О Таинстве Покаяния
Продолжение. Начало читайте по ссылке http://pravosk.ru/?p=33065
Духовно-нравственные ценности
В первой части публикации я обещал рассказать о нравственности, духовности и их соотношении. Если говорить просто, нравственность – это уровень поступков.
Человек может совершать добрые дела, но иметь нечистое сердце. Для нравственной (но не духовной) оценки личности это совершенно неважно. Вы можете заниматься благотворительностью, чтобы уменьшить налоги или помогать ближним, потому что это часть вашего личного бренда. И с точки зрения нравственности все будет в порядке – вы нравственный человек.
В Евангелии от Луки Господь говорит фарисеям: «…вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца́ ваши, ибо что высоко у людей, то́ мерзость пред Богом» (Лк. 16:15). Мы видим множество примеров, когда Христос игнорирует греховный образ жизни человека, видя расположение его сердца. Так, Он открывает самарянке о Своем мессианском достоинстве и разделяет трапезу с мытарями и блудницами. Но самый важный из таких моментов происходит на Голгофе, во время Крестных страданий Спасителя.
Разбойник, распятый рядом с Иисусом, кается, признает себя достойным наказания и говорит Ему: «…помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк. 23:42) И слышит ответ: «…истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:43). Подумать только! Ведь он был безнравственным человеком, преступником! И он никак не исправил свою жизнь и признает это. Но тем не менее он находит в себе силы увидеть, разглядеть, почувствовать в умирающем, измученном, обезображенном Человеке своего Господа и Спасителя. И вместе с тем, признает себя не только достойным наказания, но и недостойным Царства Мессии: он не просит о спасении, но только о том, чтобы Иисус вспомнил о нем.
Нам легко все это представить со стороны, но достигнуть состояния благоразумного разбойника – научиться видеть Бога в своей жизни, когда Он приходит к нам обезображенным и нуждающимся (вы же помните: «…истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». (Мф. 25:40), признать себя недостойными Его милости – это все очень непросто.
Причем же здесь исповедь?
А она при том, что мы подменяем понимание греха как болезни перечислением без-нравственных поступков. Мы думаем, что грехи – это поступки, за которые Бог хочет нас наказать, а потому их и не следует совершать. При этом все наши потуги в исправлении себя становятся столь же неэффективными, как если бы мы, к примеру, пытались вылечить кашель, заклеив рот изолентой. Это и есть та самая «закваска фарисейская», состояние, когда человек умудряется гордиться тем, что вспомнил так много грехов на исповеди.
Есть известное изречение преподобного Антония Великого: «Не великое дело – творить чудеса, не великое дело – видеть Ангелов; великое дело – видеть собственные грехи свои». С точки зрения нравственного отношения это выражение вообще не имеет смысла: что за великий дар – видеть и помнить свои поступки? Для этого достаточно знать перечень тех поступков, которые не следует совершать и иметь хорошую память, чтобы составить такой «отчет» о проделанной работе, о котором я вам рассказывал в прошлый раз. Чтобы понять, какое же такое великое дело имеет в виду преподобный Антоний, я предлагаю вам рассмотреть, как эволюционировало и искажалось понимание греха с течением церковной истории.
История «греховедения»
Есть такой раздел в богословии – «хамартиология» – учение о грехе, по сути – «греховедение». Для того, чтобы понять, о чем речь, нужно вспомнить о фундаментальных различиях восточной и западной христианской мысли. Это очень-очень важно. Восточные святые отцы имели в основе своей мысли античную философию. Так, святитель Григорий Богослов в слове на смерть святителя Василия Великого довольно жестко порицает тех, кто философию изучать не хочет: «Полагаю же, что всякий, имеющий ум, признает первым для нас благом ученость, и не только эту благороднейшую и нашу ученость, которая, презирая все украшения и плодовитость речи, берется за единое спасение и за красоту умосозерцаемую, но и ученость внешнюю, которой многие из христиан по худому разумению гнушаются как злоискусной, опасной и удаляющей от Бога… Напротив, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве» (Слово 43, Надгробное Василию).
В поздней западной мысли, когда Римская Церковь отделилась и прервала общение с мировым христианством, возникает удивительная замена: философские принципы мышления уступают место юридическим. Возможно, это произошло потому, что мыслители Рима начинали свой научный путь не с Платона и Аристотеля, а с Гая, Ульпиана и Модестина – трудов римских юристов (вы же помните, что «Рим – колыбель юриспруденции?»).
Следует учесть, что в образовательной системе того времени ученик приступал к богословию только после того, как изучил классическую науку, которая влияла на его взгляды и структуру мышления. Таким образом, западный мыслитель, сформировавшийся под влиянием трактатов римских юристов, обращает свой взор на Евангелие и видит в нем превосходный юридический процесс. Бог Отец выступает в этом процессе в роли судьи, Богочеловек Христос – адвокат и одновременно с тем, Искупитель, принесенный в жертву, а диавол – прокурор-обвинитель.
В рамках такой юридической концепции возникла мысль о том, что грех – это вина, за которую Бог-Судия прогневался на человека и жаждет возмездия. Следует также помнить, что в представлениях средневекового юриста тяжесть преступления прямо пропорциональна статусу пострадавшего: за убийство раба вы заплатите штраф, а за убийство горожанина, например, – будете сидеть в тюрьме. В преступлении против титулованных особ вообще будет виновен весь ваш род. Таким образом, преступление праотцев с этой позиции ложится тяжкой виной на весь человеческий род. Мы все виновны в том, что совершили Адам и Ева. Упрощенно говоря, эта мысль лежит в основе западного учения о первородном грехе. Под его влиянием развивается учение о чистилище, месте, в котором грешники временными мучениями удовлетворяют правосудие Божие. Оно же виновно в появлении удивительного в своей абсурдности формата индульгенции – продажи «сверхдолжных заслуг из сокровищницы Церкви».
Все это – и чистилище и индульгенции – стало возможно благодаря тому, что западное учение о первородном грехе было перенесено и на учение о личном грехе. В рамках такого учения грех – это дурной поступок, который прогневляет Бога, а добродетели – добрые дела, за которые человек получает вознаграждение. При этом действие самого греха на человека совершенно не учитывается. Грех нельзя совершать просто в силу повеления Божия из страха наказания.
Восточная православная христианская мысль, не приемля такого юридического подхода, говорит об изначальной греховности человека: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом – смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили».(Рим. 5:12) Грех – это не вина, а болезнь, которая по наследству от первых людей распространилась на весь человеческий род. Бог, «Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2:3), стремится исцелить нас от нее. Но преподав нам при сотворении божественную свободу как часть Своего образа, Он не позволяет Себе нарушить ее. Собственно и западная святоотеческая мысль первого тысячелетия христианской истории говорит о том же: «Бог создал нас без нашего участия, Он не пожелал спасти нас без нашего участия» (блаженный Августин). Святые отцы на основании этого представления говорят и о личном грехе – он есть болезнь, которая может сделать нас неспособными к общению с Богом, неспособными войти в Царство Божие, неспособными в конечном итоге к любви.
Юридический подход гласит, что после грехопадения человек не изменился. Изменилось отношение к нему Бога – человек попал в немилость и прогневил Праведного Судию. По мысли православных святых отцов все ровным счетом наоборот – Бог совершенно не изменил Своего отношения к человеку, Он не нуждается в возмездии. Но человек изменился по своему существу и по отношению к Богу. Он приобрел новые качественные характеристики – смертность, тленность и страстность (преподобный Максим Исповедник. «Вопросоответы к Фалассию»). Быть может, именно поэтому западная храмовая живопись столь предметна и телесна, а восточная – неотмирна и символична, поскольку понимает, что до грехопадения человек был иным.
В упрощенном виде учение о грехе свелось к списку поступков, которые нельзя совершать из страха наказания и которые нужно произносить на исповеди. При этом человек совершенно не чувствует себя больным, нуждающимся в исцелении. Он только хочет научиться не совершать отдельных поступков, которые не соответствуют его представлению о самом себе. А может быть, даже и этого не хочет, а просто перечисляет все свои плохие мысли и поступки, чтобы его допустили к Причастию.
И что делать?
Здесь, как мне кажется, нет алгоритма действия, исполнив который, мы исправим положение дел. Более того, в Евангелии Господь отказывает нам в таком алгоритме. Когда законник спрашивает у Христа «кто мой ближний?» (Лк 10:29), он требует точной градации: на пять шагов от меня – ближний, а на десять – уже нет. Но в ответ Спаситель рассказывает притчу о милосердном самарянине, которая говорит о том, как сделаться ближним всякому человеку. И таких примеров можно привести много. Не нужно искать последовательность действий, гарантирующих успех.
Важно понимать, что любое учение или убеждение, которое мы исповедуем, влияет на наше поведение и внутренний мир, даже если мы этого не осознаем. Все наши догматы, вероучительные истины и Церковное Предание, которое мы имеем, каким-то образом исправляют нас в силу того, что мы в них верим. Именно поэтому мы произносим Символ Веры – главный вероучительный текст Православной Церкви – как молитву. Мы его исповедуем. Это касается и нашей борьбы с грехами. Если мы вдумчиво и ежедневно читаем Священное Писание, знакомимся с Учением Церкви и творениями святых отцов, у нас складывается верное понимание вопроса. Так мы не попадем в ловушки, которые мешают нашему исправлению и устроению христианской жизни.
Протодиакон
Сергий Епифанцев
