«Живый в помощи Вышняго…»

Автор: Наталия Юрченко. 

Посвящаю самому лучшему в мире отцу – Юрию Георгиевичу

Мой папа в свое время был ярым коммунистом и атеистом. Помню, после крестин дочери мы собрались за праздничным столом – я, мой муж (тоже, кстати, до определенного момента отрицавший вся и все), моя мама и подруга, дочкина крестная. Только расселись, как вернулся с работы отец и дедушка.
– Что празднуем? – удивился он.
– Крестины ребенка, – не стали таиться мы.
– Ну и дуры бабы, – был вердикт главы семейства.

До родительской серебряной свадьбы оставались считанные месяцы, когда папа ушел из семьи и уехал из Оскола – в Крым, где жила наша бабушка. Это, конечно, ни в коей мере не умалило моей дочерней любви к нему. Практически каждое лето мы ездили к нему в Феодосию, где он жил в доставшемся по наследству небольшом доме, который стоит недалеко от моря. Работа его была связана с постоянными командировками по крымским селам. А дороги в Крыму – настоящий серпантин. Одна из таких командировок чуть не стала для него последней – водитель не справился с управлением на очередном повороте, и автобус перевернулся. Сидевший рядом с папой человек погиб, а папа, несмотря на то, что сидел возле окна, отделался переломом руки и осколками стекол, вонзившимися в лицо. Это чудесное спасение заставило его посмотреть на мироздание другими глазами. И он пошел в феодосийский Казанский собор, где было совершено таинство крещения. Его свидетельство о крещении я храню теперь как реликвию.
Однажды я позвонила ему и поздравила с днем рождения. А потом спросила:
– Ну как, отмечаете, за столом собрались?
– Мы, свидетели, ничего не отмечаем, – был ответ, вогнавший меня в ступор. А поскольку папа мой родился 1 апреля, то я поначалу решила, что это его такая первоапрельская шутка. Хотя в обычное время он бывал куда более остроумен.
На всякий случай уточнила:
– Пап, ты там, случайно, не в секту вляпался?
– Не вляпался, а вступил, и тебе советую.
– Ну уж нет, я от них и здесь отмахиваюсь периодически.
– Зря. Лучше бы послушала их.
– Спасибо, папочка, но я уж как-нибудь без них обойдусь.
Слава Богу, он не напрягал меня своей новой верой, разве что, когда я, нет-нет, да и пожалуюсь на жизнь, констатировал: «Это признак приближения конца света». Жаловаться я перестала.
Идя по городу, он то и дело радостно здоровался с незнакомыми мне людьми, а на мой немой вопрос отвечал: «это брат», либо «это сестра».
Надо отметить, что папа мой, сколько его помню, был заядлым курильщиком и не отказывался принять «на грудь» рюмку-другую. Нет, запойным он не был – выпивал, так сказать, под настроение. И продолжал ходить на свои собрания и ездить в Симферополь на форумы (или как там еще называются эти сборища). Один такой форум оказался в свое время для него дороже, нежели встреча нас на вокзале – так он и сказал своей жене, когда та напомнила, что «сегодня же дочь с твоим правнуком приедут…»
Летом позапрошлого года я была снова у папы, вместе с племянницей. К тому времени у него развилась достаточно тяжелая форма сахарного диабета, он почти не видел и практически не выходил из дома. Но собрания иеговистов для него по-прежнему оставались священными. Как и походы в соседний магазин за сигаретами. Мы с племянницей несколько растормошили нашего дедушку с помощью кое-каких книжек по психологии, которые читали ему по очереди. Он даже на море с нами начал ходить и ездить (когда мы выбирали пляж за чертой города). С удовольствием выполнял вычитанные из книжек физические упражнения для поднятия духа.
В день нашего отъезда папа в очередной раз нарядился для собрания. И тут я полюбопытствовала:
– Где проходят эти ваши собрания? По-прежнему в «Украине»?
– Нет, в другом месте. Хочешь посмотреть? – предложил отец.
– А на поезд не опоздаем?
– Нет, мы не будем там сидеть до конца.
Почему бы и нет, решила я – и мы пошли на собрание, я прямо как была – в джинсах.
Довольно просторный двор с ухоженными клумбами, новый светлый дом – это и было место собраний местных сектантов. Мы зашли в актовый зал, заняли места. И тут я была немало озадачена. Со мной так называемые свидетели здоровались, даже знакомились, жали руку, а папу моего как будто не замечали!
– Что это они с тобой не здороваются? – не удержалась от вопроса.
– А я отлучен, – ответил отец.
– За что?
– За то, что курю и выпиваю.
– Тогда почему ты ходишь сюда?
– Мне никто не запрещает собрания посещать.
Мы посидели с час, послушали проповедь, а когда начались песнопения, потихоньку вышли. Я все никак не могла переварить новость об отлучении. Разъяснение получила позже, от папиной жены. Дело не в том, что он курил и выпивал – многие годы эти вредные привычки его «братьев» и «сестер» вполне устраивали. А отлучили его тогда, когда увидели, что дом, в котором он живет, начали ремонтировать – деньги на ремонт дал папин пасынок, живущий в Германии. Таким образом выяснилось, что дом будет унаследован не сектой. Вот тогда-то его и отлучили! Но папа эту версию категорически отвергал.
В прошлом году я снова позвонила папе и поздравила его с 73-летием. Спросила о здоровье.
– Да ничего, – ответил он, – помирать вот собрался.
– Что это за настроение упадническое?! – возмутилась я.
– Никакое не упадническое. Просто у меня гангрена. Пока хожу еще по дому, а там видно будет.
В мае меня вызвали  в Феодосию. Папа еще ходил, опираясь на костыль. Пальцы правой ноги начали у него чернеть. Мы дежурили с его женой у постели больного по очереди – я по ночам, она – днем, а на ночь уезжала в свою квартиру.
Болезнь прогрессировала очень быстро, мы понимали, что это конец, ведь дедушка мой ушел так же, от диабета и гангрены. От операции папа отказался, когда узнал, что резать надо всю ногу. Да и был ли в этом смысл?
Какая же это мука – наблюдать, как угасает самый лучший в мире отец, и не иметь возможности хоть как-то облегчить его страдания. Я читала ему по утрам его Библию и брошюры, поскольку он уже практически не видел. Он молился. Я молилась за него. Какие только средства мы не испробовали, чтоб помочь ему – тщетно. В особо тяжелые минуты,  когда он уже не мог терпеть боль и начинал стонать, я умоляла:
– Папочка, любимый, давай пригласим священника для соборования. – В свое время именно соборование помогло мне встать на ноги после тяжелой болезни.
– Нет, – твердо отвечал он. – Я не отступлюсь от своей веры.
– Твоя вера! – возмущалась я, – а где они, эти твои «братья» и «сестры»?! Ау!! Где вы?!  Что-то ни один не соизволил за это время прийти.
– Они не знают о том, что я болен.
– Папа, не обманывай сам себя! Они прекрасно это знают, с самого того момента, как ты перестал посещать собрания. Да и «брат» твой ходит ежедневно мимо нашего крыльца – что ж он не заходит?
– Я же отлучен.
– Ну и что из этого? Если они такие хорошие, могли бы прийти, хотя бы поинтересоваться.
– Дай мне телефонный справочник и телефон, – слабо скомандовал отец.
И начал искать нужные телефоны. Нашел. Позвонил и сообщил, что мы собираемся позвать священника для соборования. На следующий день пришли двое ухоженных мужчин (чего-чего, а этого у них не отнять). Мы с папиной женой сидели на кухне, чтобы не мешать беседе, так что не слышали, о чем шла речь. Уходя, «братья» прощались так:
– Ты позвони, если что.
В течение почти всей болезни он постоянно просил закурить, а на обед получал 50 граммов «наркомовских». В последние недели, когда врач категорически запретил ему курить, он продолжал умолять о сигарете. Однажды я, дабы найти хоть какую-то причину для того, чтоб он перестал просить курево, спросила:
– Папа, почему ты просишь курить, если твой Бог запрещает тебе это?
– Запрещает не Бог, а старейшины, – ответил он. – Бог ничего не запрещает.
– Выходит, старейшины поставили себя выше Бога?! – удивилась я.
Но сигарету так и не дала. О чем потом сильно жалела. Если б знать, что это его последние дни! Но ведь мы до конца надеялись на чудо.
Больше никто из свидетелей к папе не пришел. До самого 20 июня – последнего его дня. Не пришли они и на похороны. А ведь он так верил им! До такой степени верил, что даже в агонии, когда я со слезами взмолилась о том, чтобы позвать священника, он, собравшись с последними силами, выдохнул:
– Нет!!!
Так и похоронили мы его – без отпевания. И долго потом я не могла успокоиться из-за того, что нельзя заказывать ему ни заупокойные молебны, ни сороковины, ни другие необходимые службы. Ставя в церкви свечку за упокой его души, рыдала от горя и от того, что не могу сделать для него что-то большее.
В августе мы с мужем и его родней ездили в Коренную Пустынь. Там мне посоветовали поговорить с игуменом. Дождавшись своей очереди, я рассказала ему о своем горе, не утаивая ничего. Выслушав меня, игумен спросил:
– Он был крещен?
– Да, был, но потом поменял веру.
– Заказывайте для его души все, что нужно. Не людям решать, насколько грешен человек, а только Богу.
Какой же камень он снял с моей души этими словами!
К чему я все это рассказываю? Мы нередко встречаемся в городе с сектантами, которые пытаются втянуть нас в разговор, запудривая мозги якобы более правильной верой. Кстати, о так называемой правильности. Ухаживая за папой, я как-то купила в Казанском соборе иконки Николая Угодника, на обороте которых была молитва «Живый в помощи». Читала ему эту молитву в особо тяжелые минуты. Однажды он уточнил:
– Псалом 90-й читаешь?
– Да.
– А теперь возьми мою Библию, найди его там и прочитай.
Взяла в руки ту самую Библию, которую мы с ним читали по утрам, нашла нужный псалом. А когда начала читать, поразилась весьма вольному переводу. Вместо «Живый в помощи Вышняго…» какая-то ахинея относительно конца света на протяжении всего текста!
– Пап, да тут ни слова нет от настоящего псалма!
– Ладно, тогда возьми другую Библию.
Взяв с полки другую, я снова нашла 90-й псалом и прочла его. Это оказался настоящий перевод со церковнославянского на русский. Но ведь папа-то читал совсем не эту книгу!
Теперь я хожу по городу живой антирекламой. Если раньше лишь отмахивалась от свидетелей, то теперь останавливаюсь и рассказываю им нашу с папой историю.
– Этого не может быть! – возмущаются они. – Где это случилось? А, не в нашем городе!
Да, все случилось не в Старом Осколе. Но что это меняет? Свидетели – они, как говорится, и в Африке свидетели. Случись что – не дай Бог, конечно, – с вами, «братья» и «сестры» поступят точно так же. Вы нужны, покуда с вас есть что взять.
Пишу я все это не для свидетелей – им мозги на место уже не поставишь. Пишу для тех, кого цепляют на улице эти самые «свидетели», дабы привести на путь истинный, как они считают. Прежде чем остановиться и вступить в беседу, вспомните, дорогие земляки, об этой истории. В ней нет ни слова неправды.
Папу моего уже не вернешь, но я по-прежнему люблю его и буду любить и вспоминать до конца своих дней. Его вера нисколько не умалила моей к нему любви. А вот его, увы, лишила многих радостей жизни, лишила намного более теплого общения с внуками и правнуками.