Закон совести

У известного русского художника Николая Ге (1831-1894) есть картина «Совесть. Иуда» (1891), относящаяся к «Страстному циклу». Произведение выполнено в темных приглушенных цветах. Воины уводят арестованного Христа, в отблеске факелов видно, что за ними поспешают апостолы Петр и Иоанн, на дорожке, освещенной мертвенным лунным светом, застыл человек. Это Иуда Искариот, его лицо скрыто, и эмоции выражает только фигура. Иуда побежал бы за Христом, но не может, ибо сам предал Спасителя и отдал Его в руки мучителей.

Надо сказать, что мир искусства и критики восприняли это полотно без восторга. Художник, педагог и академик Императорской Академии художеств Василий Поленов откровенно писал: «Очень и очень слабая вещь. На черно-синем фоне стоит длинная и мягкая тумба, завернутая в простыню и освещенная голубым светом вроде бенгальского огня…» В то же время сам Ге относился к своему произведению трепетно и серьезно. Он защищал его и публично, и в переписке с друзьями.

Примечательна одна фраза Николая Николаевича, сказанная своему ученику Льву Ковальскому: «И вот стоит бедный Иуда, брошенный всеми и оттолкнутый, продавший то, что было дороже всего в мире, что давало духовную жизнь. Совесть мучит, идти некуда, и только и остается лишить себя жизни… Это не шпион, предатель – это заблудившийся человек, не злой, но глубоко несчастный, как несчастны миллионы минутно заблудившихся и делающих массу зла, а потом или целую жизнь мучающихся своими поступками, или же лишающих себя жизни, как это сделал Иуда».

Николай Ге, конечно, рассуждает разумно, но вот только возникает вопрос: «А совесть ли действует в Иуде или что-то другое?» Раскаяние Иуды сменяется унынием, которое приводит к самоубийству как к еще одному предательству Творца – неверию в милость и любовь Божию.

В Евангелии от апостола Иоанна говорится об Иуде в эпизоде «Тайной вечери»: «И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее» (Ин. 13:27). А в христианском богословии встречается мысль о том, что бес, подталкивая человека к совершению любого греха, показывает Бога всепрощающим, а после греховного акта – совершенно безжалостным. Самоубийство Иуды как раз и свидетельствует о полном неверии в Божественную Любовь и отчаянии. Поэтому и возникает вопрос о том, совесть ли довела предателя до смерти или враг рода человеческого? И ответ будет однозначным, если понять, что такое совесть.

Однако сразу надо сказать, что в русском переводе Библии слово «совесть» в прямом, а не переносном значении, встречается всего лишь 18 раз, причем 17 примеров приходится на Новый Завет и лишь один на Ветхий – в неканонической Книге Премудрости Соломона.

Дело в том, что Новый Завет и Книга Премудрости Соломона переводились на русский язык с изначальных вариантов, переданных на греческом языке. В древнееврейском и арамейском (на котором говорил Спаситель в годы Его Первого пришествия на грешную землю) слова, которое можно было бы без дополнительных оговорок перевести на русский язык как «совесть», нет. Разговор идет о «сердце», «оке», внутреннем собеседнике и т. д. Например, «Не отступило назад сердце наше, и стопы наши не уклонились от пути Твоего, когда Ты сокрушил нас в земле драконов и покрыл нас тенью смертною» (Пс. 43:19–20); «Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни» (Притч. 4:23).

Как же определяется совесть в святоотеческом учении? Обратимся к нему. Святитель Григорий Палама утверждает: «Бог вложил в нас врожденный закон, как бы некую не знающую компромисса норму, и непогрешимого судью, и незаблуждающегося наставника, − собственную совесть в каждом из нас, − чтобы, если случится в душе нам смутиться мыслью, не иметь нам нужды в ином наставнике для понимания добра». А у аввы Дорофея находим следующее: «Когда Бог сотворил человека, Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысел, имеющий в себе, подобно искре, и свет, и теплоту; помысел, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое, – это называется совестью, а она есть естественный закон». То есть получается, что совесть вложена в нас Богом, она закон и наш собеседник, обличающий грех и толкающий человека к покаянию и исправлению. Но как же понять, а совесть ли исполняет волю Божию в нас самих или против нас выступает клеветник и противник Господа?

Критерий задает святитель Николай Сербский: «Как нам разобраться, если два человека затевают и делают что-то прямо противоположное, противоборствуя один другому, но при этом утверждают, что поступают “по совести” или, что еще хуже, – “по собственному убеждению”, то есть по заключению своего ума? Мы только и можем им сказать: “Вашу совесть должно оценивать и измерять Евангелием. Совесть спорна, Евангелие бесспорно. Если ваша совесть противится Евангелию, то она слепой  поводырь и советчик, влекущий в преисподнюю. Если же соглашается она с Евангелием, то все обстоит благополучно. Значит, Евангелие вошло в вашу душу и воссоздало те зарубки и письмена на совести, которые нанес и начертал Создатель в начале творения и которые под гнетом времени стерлись и изгладились»».

Наша совесть проверяется Евангелием, а Иуде Евангелие не нужно было, он имел перед собой самого Господа. И предав Христа под влиянием дьявольского наущения, он предал свою совесть. И она стала для него «огнем неугасимым». В отношении того, что испытывал Иуда, можно рассудить, опираясь, скажем, на образ скупого рыцаря из драматической трагедии Александра Сергеевича Пушкина (важные строки приводит епископ Александр Милеант в своей статье «Совесть – голос Божий в человеке»):

…Совесть,

Когтистый зверь, скребущий сердце, совесть,

Незваный гость, докучный собеседник,

Заимодавец грубый, эта ведьма,

От коей меркнут месяц и могилы…

В трагедии скупой рыцарь заглушает свою совесть и умирает после ссоры с сыном, клевеща на него и трепеща лишь за сохранение своего неправедно накопленного богатства. В какой-то степени скупой рыцарь является отображением Иуды.

Святитель Иоанн Златоуст проповедовал, что «совесть, путем внутреннего внушения, научает всему, что должно делать». Совесть наставляла Иуду, как поступать, но он слушал голос сатаны, заглушив голос ее. Потому и самоуничтожился и не только телом, но и душой.

Художник Николай Ге отчасти пытался оправдать Иуду. Доказательством этому служит картина «На месте погребения Христа» («Раскаяние Иуды») (90-е годы XIX века), где использован сюжет апокрифического толка. Ге следовал во многом за Львом Толстым, который хотел «демифологизации Евангелия», а фактически отвержения божественности Иисуса Христа. Поэтому и преступления Иуды: предательство и самоубийство показаны как поступок заблудшей и несчастной души, а не вызов Творцу и отказ от признания Его человеколюбия и Вечной жизни.

Иуда видел славу Господа нашего Иисуса Христа, знал о Его чудесах, присутствовал на Его проповедях, но покаяться не сумел, ибо, по сути, оказался в числе неверов. Благоразумный разбойник, совершивший, без сомнения, много страшных преступлений, распятый на кресте рядом со Крестом Спасителя, чудес не ведал, а вместо славы Господа видел только уничижение Сына Человеческого, но покаялся (по велению совести) и уверовал, тем был и спасен, и допущен к подножию Престола Божия.

Перед каждым грешником Евангелие раскрывает два пути: Иуды и благоразумного разбойника. Один ведет в небытие, а другой – к Богу.  И выбор зависит от сохранения нами нашей же совести. И прав был преподобный Ефрем Сирин, поучавший род людской: «Совесть имеет естественное к Богу стремление и отвергает вкравшуюся прелесть. Часто грех бесстыдно вторгается, но совесть, воспользовавшись обстоятельствами времени, берет верх».

 Александр Гончаров