Заговор в Иерусалиме

Сотник Меир добирался до города целый день и въехал в него почти перед самым закрытием ворот. Жаркое палестинское солнце несколько утомило его, а дорожная пыль проникла во все складки одежды.

Однако, омывшись и наскоро перекусив в доме тестя, достопочтенного Софонии, на ходу поведав его домочадцам о здоровье и благополучии своей жены Авагэйл и двух сыновей, он отправился в царский дворец. Повеление военачальника Ванеи, сына Иодая, было строжайшим – по приезду в Иерусалим тотчас же прибыть на прием к Ахисару, начальнику над домом царским, вне зависимости от времени стражи.

Хотя луна давно расплескала без толку свой мутный свет в небесах и по затемненным улицам пришлось идти с факелом, Меира во дворец пропустили беспрепятственно, стоило только назвать себя. Дворцовый служитель немедленно провел сотника в кабинет сиятельного Ахисара. Того, впрочем, на месте не было. Меиру велено было подождать и никуда не отлучаться.

Сотник про себя усмехнулся: в царский дворец он попал третий раз в жизни, знакомцев не имел, да и злить Ахисара не собирался.

Начальник Ахисар долго не заставил ждать. Он вошел в кабинет почти неслышно. Этот сухонький небольшой человек, обладавший огромной властью, второй, пожалуй, после государя, красотой не отличался, в сорок лет он потерял все волосы, а лицо явно уродовал старый шрам, но глаза его показались Меиру наполненными умом.

Ахисар остановился напротив сотника, даже не предлагая присесть, и несколько невежливо начал рассматривать Меира, как бы изучая и одновременно раздумывая.

Меир же, чуть вытянувшись, после поклона начальнику над домом царским застыл, как и положено дисциплинированному воину, не задавая никаких вопросов вышестоящему руководителю.

Видимо, оставшись довольным увиденным, Ахисар без долгих предисловий начал разговор:

− Ты верен царю, воин?

− Да, Ваша милость. Я служил его отцу и не собираюсь предавать государя. Это противно и Богу, и чести.

− Это хорошо, мой друг.

Ахисар на несколько секунд замолчал, а затем резко продолжил:

− Доблестный Ванея хорошо рекомендует тебя. И я ему верю.

А теперь слушай…

− Я полон внимания, мой господин.

− Ты помнишь, что недавно негодный Адония, сын Аггифы, да пожрет его душу Шеол во тлене и смраде, задумал захватить власть вопреки воле почившего царя Давида. Сперва он собирал соратников и даже объявлял себя хозяином Израиля пред ними. Потом же, когда по пожеланию благословенного Давида царские регалии достались господину нашему Соломону, он, растеряв часть своих прихлебателей, ушел в тень. Однако всё этим не закончилось. Полагаясь на неопытность Соломона, Адония решил уговорить царя дать согласие на его брак с Ависагой Сунамитянкой, последней женой Давида. Таким образом он хотел негласно обозначить свои претензии на царскую власть и тем укрепить дух своих сторонников. Ведь по древнему обычаю, пусть и идущему из языческих времен, женившийся на вдове усопшего царя приобретает права и на власть.

Но наш царь оказался умнее, чем думал Адония. А военачальник Ванеи умертвил подлеца.

− Я не пойму, к чему вы все клоните, почтеннейший Ахисар?

− Сейчас разъясню. Торопиться не следует, особенно когда зреет заговор.

− Заговор? Так давайте схватим бунтовщиков.

− Это невозможно, сотник. Точные имена их неизвестны. Да и выступят бывшие клевреты Адонии только в одном случае, если в Иерусалиме вспыхнет мятеж. Повод к которому готов.

− Как же так?

− Все просто, Меир. Ванея, которого так боятся заговорщики, ныне в отъезде по делам государственной важности и вернуться ранее чем через шесть дней не сможет, хотя уже и находится на пути в Иерусалим. Ты же оказался поблизости. Слава Творцу!

− Так что же должно произойти?

− Завтра утром царь Соломон будет вершить суд во дворце. Заговорщики через дворцового распорядителя подсунули дело, не имеющее удовлетворительного разрешения. Свидетелей нет. Обе стороны спора настаивают на своей правоте. Любой вердикт царя будет встречен с недовольством. Тут-то заговорщики и возмутят народ тем, что царем стал человек, слишком молодой и неопытный, чтобы разобраться с обыкновенной судейской ситуацией. Хотя она, конечно, необыкновенная, но у толпы нет разума, она, как зверь, живет инстинктом. И в городе может возникнуть кровопролитие.

Ты нужен мне, чтобы удержать входы во дворец, если все пойдет хуже некуда. Нынешнему начальнику караулов я не доверяю. Поэтому ночуешь во дворце вместе с верными воинами. Рано утром берешь три десятка и постоянно дежуришь у восточных ворот.

Если суд закончится неудачей, мой гонец известит тебя.

− Мой господин, а разве нельзя было государя уговорить отменить судилище или перенести его на следующую неделю?

− Все было бесполезно, Меир. Ни мать, ни я, ни велеречивый казначей Адонирам, ни священник Садок − никто не смог отговорить царя от проведения этого суда завтра. Государь уверен, что Яхве поможет ему. После совершения жертвоприношения в Гаваоне Соломон уверен, что Господь не оставит его. Только вот почему?

Постой-ка, Меир, а ведь ты охранял царя на пути к жертвеннику в Гаваоне. Не сказал ли он случайно тебе нечто важное?

− Досточтимый Ахисар, царь Соломон вряд ли и заметил меня среди других стражей. Но ночью, находясь на посту, я видел, как государь поднялся ото сна, испугав слуг, и радостно произнес: «Слава Богу! Зачем мне богатства земные, если есть мудрость, которую Господь дает тому, кому захочет».

− Добрая весть, сотник! Царь же до сих пор никому и не поведал, о чем молил Творца в Гаваоне.

С рассветом отряд воинов во главе с Меиром занял позицию справа от ворот. Но с каждой минутой у сотника росла уверенность, что восстания не случится, а посланец от Ахисара прибудет с доброй вестью. Бог поругаем не бывает!

***

Тогда пришли две женщины блудницы к царю и стали пред ним.

И сказала одна женщина: о, господин мой! я и эта женщина живем в одном доме; и я родила при ней в этом доме; на третий день после того, как я родила, родила и эта женщина; и были мы вместе, и в доме никого постороннего с нами не было; только мы две были в доме; и умер сын этой женщины ночью, ибо она заспала его; и встала она ночью, и взяла сына моего от меня, когда я, раба твоя, спала, и положила его к своей груди, а своего мертвого сына положила к моей груди; утром я встала, чтобы покормить сына моего, и вот он был мертвый; а когда я всмотрелась в него утром, то это был не мой сын, которого я родила.

И сказала другая женщина: нет, мой сын живой, а твой сын мертвый. А та говорила ей: нет, твой сын мертвый, а мой живой. И говорили они так пред царем.

И сказал царь: эта говорит: мой сын живой, а твой сын мертвый; а та говорит: нет, твой сын мертвый, а мой сын живой.

И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю.

И сказал царь: рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой.

И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: о, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите.

И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте его: она – его мать.

И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и стали бояться царя, ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд (3 Цар. 3:16−28).

Александр Гончаров