Вася, выручай!

Водитель молоковоза собирает молоко. Изображение с сайта azarovskiy.livejournal.com

– Вася-а-а…

Вася спал, по привычке держась за баранку. Всякую свободную минуту он использовал для отдыха, потому как отдыхать ему удавалось мало. Семи-восьми часов, положенных для полного восстановления сил, за сутки не набиралось.

Спал Вася в родном селе на колхозном дворе, дожидаясь, когда доярки завершат дойку. Спал в райцентре у дверей молокозавода, дожидаясь своей очереди. Клевал носом за обеденным столом, когда залетал к матери перекусить.

Да если бы только молоко приходилось возить Васе! Его молоковоз (а заодно и водителя молоковоза) односельчане эксплуатировали беспощадно в самых разных целях.

Надо участковому в дальнюю деревню съездить – идет он к Васе: «Василь Никитич, не серчай! До вечерней дойки вернемся».

У председателя «бобик» сломается – он первым делом к Васе: «Васек, ты на ходу?»
Рожать ли кому в деревне приспичит – все бегут к безотказному водителю молоковоза: «Вася, выручай! Маньке поплохело».

Есть в колхозе еще один молоковоз, но за его рулем – угрюмый Буркин. На того – где сядешь, там и слезешь. Даже попутчиков по дороге не берет. «Не положено». Да и не хотят с Буркиным ездить. До райцентра два часа плетется. «Мне спешить некуда, до пенсии – целый год».

А Вася год назад отдал почетный долг Родине. Авторота. Дембель-79. И сразу – за баранку молоковоза, чтобы у матери на шее не сидеть. Жениться еще не успел. А когда жениться? И на ком?

Одноклассницы по городам разлетелись. Доярки на ферме все замужние.

Вот и живет Василий с мамой. Он у нее поздний. Ранние – давно городские. Зовут и брата в город. Но куда ему? Он в деревне нужен.

Только вернулся вечером с молокозавода, только сел за стол и взял ложку – стучат в окно.

– Вася, выручай! – шепчет Кузьминична. Да так, что на другом конце села слышно. Ну не может женщина тихо говорить. Полжизни в бригадиршах. – Надо дочь в район свозить.

– Маньку? Так она уже рожала в этом году, месяца полтора назад, – удивился Василий. – Или заболела?

– Вроде того… Да ты поешь, мы подождем.

Не стал Вася есть. Человек страдает от боли, а он тут будет брюхо набивать. Попросил мать, чтобы завернула ему сала, хлеба и лука в дорогу.

До райцентра долетели минут за сорок. Неестественно молчаливая и не к месту наряженная Манька сидела в кабине и загадочно улыбалась, будто не в больницу ехала, а на ярмарку. На больную она совсем не походила. Не выказывал признаков недовольства жизнью и ее полуторамесячный малыш. Почему-то ни муж Маньки, ни ее громогласная мама не сопровождали болящую, уступив место тетке Светке.

Тетка Светка, которую для отличия от деревенских тезок прозвали Фотинией, была дальней родней всему селу. И со всеми роднилась. Светлана, овдовев в молодости, больше замуж не вышла, хотя сватов к ней засылали несколько раз, пока не заболела.

Доктора в области поставили Свете страшный диагноз и отпустили домой помирать. Прямо в глаза этого не сказали, но она и сама догадалась. Догадалась и начала готовиться к скорой смерти.
Незаметно прошли десять лет. За это время прежняя Светка (вспыльчивая, острая на язык, зло высмеивающая чужие недостатки) и впрямь померла. Родилась раба Божия Фотиния, чувствующая чужое горе и всегда готовая утешить. Она, выйдя на пенсию по инвалидности, всегда спешила туда, где страдают. Помогала ухаживать за немощными стариками и больными. Читала Псалтырь по усопшим.
По воскресеньям и в дни церковных праздников Василий по пути на молокозавод часто подбрасывал Фотинию в райцентр, где был храм.

– Тут направо, – мягко скомандовала Фотиния, когда молоковоз выехал на сумеречную центральную улицу районного центра.

– Так мы что, не в больницу? – напрягся Василий, не решив еще: обижаться или нет.

– В больницу, но в другую, –улыбнулась раба Божия Фотиния, и Василий решил не обижаться.

Свет в окнах храма не горел, а на церковных дверях висел огромный амбарный замок, хорошо видный с дороги в свете луны, выглянувшей из-за туч.

– Нам дальше, – подсказывала маршрут Фотиния.

Остановились у загороженного штакетником палисадника. На калитке, ведущей во двор, глазастый Василий заметил крестик, нанесенный мелом. Догадался: «Дом батюшки».

– Ты чуть отъедь в сторонку, чтобы внимания не привлекать. А через полтора-два часа поедем назад. Еще до утренней дойки поспать успеешь, – сказала Фотиния и виновато добавила: – Прости. Но больше некого было попросить. Филипыч, правда, свой «Запорожец» починил. И дядька Гришка мог бы люльку к мотоциклу прицепить. Но они в Бога не верят.

– А я, получается, верю?! – хотел спросить у Фотинии Вася, но спросил у себя, когда она ушла. – Верю ли я в Бога?

Сложный вопрос. Что-то там есть. Это точно! Или Кто-то…

Василий вспомнил, что собирался поужинать. Достал узелок. Постелил мамин платок на сиденье. Разложил сало, лук, спичечную коробку с солью, хлеб.

– Хлеб наш насущный, – вспомнил Василий кусочек молитвы, которой учила его бабушка, и застенчиво перекрестил нехитрые яства. Показались они ему в этот поздний вечер вкуснее обычного.
– Голод не тетка, – улыбнулся Василий и поплыл в страну снов, из которой его и вернула в явь тетка Светка.

– Вася-а-а… Вася, выручай!

Так Василий Никитович и стал крестным отцом первый раз. А спустя десять лет – и отцом Василием.
– Отец Василий, выручайте!

Священник Владимир Русин