«В день скорби моея…»
Андрею Матвеевичу показалось, что в морге ошиблись и вместо тела его супруги выдали тело какой-то другой женщины. Теперь гроб с этой незнакомкой стоял на табуретках посреди самой большой комнаты в опустевшем доме вдовца. И самая большая комната не могла вместить огромного горя Андрея Матвеевича.
Он всеми силами своей души не хотел верить в смерть жены. Изъеденные тяжелой болезнью останки действительно мало походили на дородную и всегда тепло улыбающуюся Дарью Федоровну. Даша несколько лет не кушала после шести вечера, пытаясь похудеть. Как она обрадовалась, когда «процесс пошел»! Но оказалось, что виной долгожданной стройности был коварный рак.
Умерла Дарья Федоровна в городской больнице. После исхода души из тела нос ее заострился, а цвет лица изменился. Андрей Матвеевич заметил, что лицо жены гармонирует с пучком худосочных парафиновых свечей из ритуального набора, лежащих на столе. За долгие годы совместной жизни покойница приучила мужа обращать внимание на сочетание цветов.
Похороны назначены на завтра. Леник, друг мятежной юности и верный кум, обещал привезти батюшку из райцентра к половине третьего. Раньше никак нельзя. С утра у того – служба, а в полдень – уже есть одно отпевание по месту.
Ребята из районной похоронной команды от дома Андрея Матвеевича отправились на кладбище. Копали могилу, радуясь, что земля не успела промерзнуть. Их «Газелька» серела у кладбища около часа. И все это время Андрей Матвеевич стоял на пороге зала, то поглядывая в окошко на унылый сельский погост, то косясь на гроб и не желая окончательно признать в усопшей свою супругу.
С прошлой ночи не было света. Ледяной дождь и шальной ветер где-то повалили на линию электропередач дерево. Возможно, и не одно. Газовый котел погас. Дом порядком остыл.
«Газелька» уехала. Ребятам еще предстояло до конца растянутого рабочего дня выкопать яму на кладбище в райцентре. С тем, что новую могилу придется копать в темноте, они уже смирились.
За время болезни Дарья прошла несколько «химий» и две операции. Часто лежала в больнице. Андрей должен был привыкнуть к одиночеству. Не привык.
Загудел холодильник. Значит, дали свет. Примчался кум Леник, но в дом не зашел. Привез бабу Саню, а сам полетел в город к московскому поезду встречать свою крестницу, дочь Андрея Матвеевича и Дарьи Федоровны.
Баба Саня вдохнула в замерший дом жизнь. С ее приходом защелкали выключатели, зачиркали спички, заплясал огонек свечи на столе, замерцала лампадка в святом углу, зазвучали псалмы по новопреставленной рабе Божией Дарии. Старушка помнила покойницу бойкой девчушкой. Помнила ее родителей. Застала ее бабушек и одного дедушку. За свою долгую жизнь баба Саня проводила в последний путь столько односельчан, сколько сейчас и во всем обезлюдевшем районе не наберется. Со своей закапанной воском книжкой она побывала во всех домах родного села. Приглашали ее и в окрестные села. Баба Саня давно заслужила покой, но смены ей не было. Вот и приходилось уже почти ослепшей старушке выручать односельчан. Начинала она с семнадцатой кафизмы, которую практически выучила наизусть, а далее читала кафизмы по порядку, насколько хватало сил.
Стройные парафиновые свечи старенькая чтица решительно сдвинула на дальний конец стола, а по центру положила свечи восковые, которые принесла с собой. Чуть кривоватые, но зато пахнущие церковной службой. Их цвет гармонировал с восковыми пальцами самой старушки.
За бабой Саней в дом Андрея подтянулись другие женщины. Однако все они занялись кухней, начали готовить поминальную трапезу. Андрей Матвеевич отвлекся на поиск кастрюль, тарелок, ножей. Перезапустил котел, но поставил реле на самую малую температуру. Все-таки в доме покойник. Время от времени вдовец возвращался в комнату, где стоял гроб, и старался вникнуть в слова псалмов. Не привыкший к молитве ум выхватывал понятные фрагменты из непонятного текста: «Пришлец аз есмь на земли…», «…живи мя по словеси Твоему», «жива будет душа моя…».
«Душа моя!» – так Андрей частенько обращался к жене, в которой не чаял души. «Жива будет душа моя…» – повторно прокрутилось в памяти.
Помимо ума к псалмам прислушивалось сердце.
Голос старушки подрагивал, как пламя свечи. Когда она впервые назвала покойницу по имени, Андрей Матвеевич не смог удержать слез. Он отступил на два шага назад в темную спальню, чтобы их не увидела баба Саня. Баба Саня и не увидела, но почувствовала.
«Новопреставленная Дария» поминалась читалкой во второй, в третий, в четвертый раз… Горе Андрея Матвеевича постепенно уменьшалось в размере. Скорбь теряла свою бездонность. Почва возвращалась под ноги. Нужно было еще найти силы и слова, чтобы утешить дочь. Хорошо, если бы и она научилась читать Псалтырь…
Дочь приехала не одна. Худощавый молодой человек с признаками растительности над верхней губой и на подбородке представился Никитой. Он быстро освоился в доме будущего тестя. Прежде чем Андрей Матвеевич успел догадаться, что познакомился с кандидатом в зятья, тот уже принес женщинам на кухню два ведра воды, запустил вновь погасший котел, чуть добавив тепла, и сменил на посту чтеца бессменную бабу Саню. «Возвесели душу раба Твоего, яко к Тебе взях душу мою», – уверенно звучал приятный баритон недавнего выпускника семинарии.
Дочь Андрея Матвеевича стояла рядом с женихом и следила за текстом по книжке, едва заметно шевеля губами: «В день скорби моея воззвах к Тебе, яко услышал мя еси».
Священник Владимир Русин