Утро последнего дня
У дома Марии Петровны отец Даниил стал свидетелем мелодраматической сцены. Из подворотни на дорогу пулей вылетели две взъерошенные курицы и разбежались в разные стороны. За ними следом в узкую щель под забором с трудом протиснулся тучный петух. Он бросился сначала за одной беглянкой. Но метра через два замер и принял решение догонять другую. Однако и от этой затеи вскоре отказался. Так и застыл в задумчивости посреди улицы на грунтовой дороге между двух колей.
– Эх, останется сегодня наша баба Маша без яичницы, – улыбнулся отец Даниил.
Однако куры Марии Петровны неслись исправно. Хватало старушке и на яичницу, и на раздачу тем, у кого нет своего курятника. Тому же отцу Даниилу. А отец Даниил в свою очередь угощал яичницей городских прихожан. Если, конечно, те заезжали его проведать не в постный день. А на дни поста имелась в недрах холодильника большущая кастрюля абсолютно постного борща, которую матушка Ирина еженедельно готовила батюшке перед отъездом в город.
В городе у матушки было послушание – она сидела с внуками, помогала детям, кочуя из семьи старшего сына в семью старшей дочери и далее – по убывающей, исключая сына младшего – шестого ребенка, который семьей пока не обзавелся и завершал срочную службу в армии.
Он родился с большим отрывом от своих братьев и сестер. Даже знакомая врач-гинеколог, активист противоабортного движения «За жизнь!», склонялась к прерыванию беременности, опасаясь за здоровье немолодой матушки. Не придется ли во время родов выбирать из двух жизней одну? Выносит ли плод? Выносила.
Колька родился легко и радости доставил родителям больше, чем беспокойства. Матушке было с кем сравнивать. В отличие от старших этот спал, когда положено, кушал, что дают, болел в меру. В круглые отличники не выбился, но твердые четверки по основным предметам имел.
После школы поступил в семинарию, чем несказанно обрадовал отца Даниила. Сам батюшка не удосужился получить семинарский диплом, завис на последнем курсе. Несколько раз приступал к написанию теоретической дипломной работы, и всякий раз находились на приходе более важные практические дела.
Коля защитился блестяще. Выпускная квалификационная работа, написанная им на тему «Участие русского духовенства в военных кампаниях: исторический обзор», заслужила высокую оценку. Придирчивый иеромонах Иезекииль, читающий семинаристам лекции по каноническому праву, искал и не нашел, к чему бы придраться. Свои каверзные вопросы он приберег для других выступающих.
Позднее выяснилось, что за защитой в провинциальной семинарии дистанционно следил из Москвы не только учебный комитет, но и Патриарх. Проверить уровень всех выпускников Предстоятель Русской Церкви, естественно, не мог, но первого выступающего послушал. Первым выступал Николай.
Все полагали, что парень твердо решил продолжить учебу и поступить в духовную академию, поскольку неоднократные попытки доброхотов сосватать ему кандидаток в матушки не увенчались успехом. Однако выпускник семинарии добровольно явился в военкомат и заявил о своем желании отдать долг Родине.
Двух старших братьев Николая в свое время медкомиссия забраковала. Должен же был кто-то из Святозаровых в этом поколении постичь премудрости военного дела. В прошлом поколении к строевой годны были все: и отец Даниил служил, и дядья по линии матери.
Батюшка благословил сына без видимого волнения. Посоветовал в дни армейской службы всегда быть чем-то занятым, не искать всеми правдами и неправдами отдыха. Тогда и усталости будет меньше, и конфликтов. Да и время в армии быстрее пролетит.
Матушка успокоилась лишь тогда, когда Коля сообщил ей, что определен поваром, «поближе к кухне, подальше от начальства». Он и дома часто помогал матери готовить, и в семинарии нередко нес послушания в трапезной. Вот и хорошо. Главное, что ребенок сытый и в тепле.
***
Когда младший сын отца Даниила был дошкольником, Петровна держала не только кур, но и корову. Каждое утро на лавочке у крыльца священника появлялась трехлитровая банка с белоснежным молоком. Не за эту ли белоснежность конечного продукта старушка называла свою бурую кормилицу не Буренкой, а Снегуркой?..
Старушка? Отцу Даниилу она казалась старушкой и тогда, когда он только приехал в село. А было это без малого тридцать лет назад. Что любопытно: и себя самого он считал в те годы весьма пожилым. Сороковник стукнул как-никак.
Над селом на низкой высоте пролетели два военных вертолета. За три месяца, прошедших с начала специальной военной операции, жители привыкли к учебно-тренировочным полетам. А домашние животные и птицы все еще пугались угрожающих шумов, доносящихся с небес. Дал деру и петух. Отец Даниил лишь приостановился, чтобы перекреститься.
***
Владения Марии Петровны закончились. Давно некрашеный забор из неплотно прилегающих друг к другу дощечек уперся в ярко-зеленый металлический профиль, надежно защищающий частную жизнь соседей. А соседствовали с Петровной дачники.
Еще недавно здесь проживала пожилая приветливая пара. Старик никак не мог осознать, что в его жизни наступил период возрастных немощей. Каждый день просыпался ни свет ни заря. Бежал хлопотать по хозяйству, но очень скоро плюхался на лавочку перед палисадом, обнесенным штакетником, и долго сидел, словно солнечная батарея на зарядке. Отец Даниил, курсируя из дома в храм и обратно, часто заставал старика в таком положении. Тот не читал газету, не слушал радио, не звонил по телефону. Просто сидел. Но в этом его простом сидении была жизнь. Завидев священника, старик всегда вставал и почтительно приподнимал картуз. Батюшка неизменно улыбался и кланялся, снимая скуфейку. Иногда подходил ближе и благословлял старика. И от этих коротких встреч становилось теплее обоим.
Старик вместе со священническим благословением получал Божию благодать, а священник – вероятно, солнечную энергию от общения со светлым человеком.
Умер старик долгой зимней ночью под утро, не дождавшись восхода солнца. Его растерянную супругу вскоре забрала в Москву дочь. Дом выставили на продажу.
Новые хозяева по весне первым делом демонтировали штакетник и обнесли приобретенную территорию глухим металлическим забором. В субботние вечера к дачникам съезжались их городские друзья.
Из-за забора на все село громыхала музыка. Поэтому отец Даниил за короткое время получил представление обо всем убогом многообразии современной поп-культуры. Вчера, к примеру, ему пришлось раз десять услышать истерический хит о последнем дне на утопающем «Титанике».
Из-за забора пахло сгоревшим шашлыком, который забыли вовремя снять с мангала. А вот звуков никаких из двора не доносилось. Словно и впрямь вчерашний день для соседей Петровны был последним. «Титаник» лег на дно и до обеда едва ли всплывет.
И даже беспокойный сосед, живущий с другой стороны, был не в силах пробудить их из анабиоза противным жужжанием триммера. Переносная газонокосилка зажужжала, продолжая музыкальную тему, начатую улетевшими вертолетами.
Человек с косой все реже встречается в наших селах. Грядет поколение, которое будет заглядывать в интернет, чтобы узнать, как выглядит коса и для чего ее применяли предки.
Оператор триммера не оставлял траве у дома никакого шанса подняться к солнцу хотя бы на десять сантиметров, сбривал всю растительность под корень. Троицын день только приближался, а в этом хозяйстве шел уже четвертый укос.
Сосед «утонувших» дачников тоже был дачником, но с местными корнями. Превратил в дачу дом родителей после их смерти. От огромного огорода оставил сотки три (под лук, петрушку и огурцы), а все остальное пространство остервенело выкашивал, добиваясь от пестрой российской лужайки вида унылого английского газона. И вид выщипанного триммером подворья был настолько унылым, что даже любопытные куры Петровны сюда не заходили.
Увлеченный работой газонокосильщик не заметил священника и не ответил на его приветствие. Отец Даниил, довольно бодро преодолевший первую четверть пути к храму, почувствовал усталость. Палочка, на которую он привык опираться после операции, осталась дома. Забыл. Батюшка теперь чаще забывал, чем вспоминал. На свою память он уже не опирался. Она легко уносила его на своих волнах в дела давно минувших дней.
Священник шутил, что прожил две жизни. В одной он был молодым и перспективным ученым Даниилом Ильичом Святозаровым, в другой – настоятелем сельского храма отцом Даниилом. После скоропостижной ликвидации НИИ он не уехал, хотя приглашали, в другую страну. Остался в разваливавшемся на глазах Советском Союзе, желая принести пользу людям на любом поприще. В период жизненной неопределенности он и услышал от старенького архимандрита слова, определившие его дальнейшую судьбу: «Вам полезно будет подумать о священстве». Сам Святозаров никогда не дерзнул бы предположить, что интерес к вопросам духовной жизни приведет его к принятию сана. Позднее выяснилось, что в своем роду он был не первым священнослужителем.
Архиерей, с которым посоветовали встретиться будущему протоиерею Даниилу, походил на простого хлебопашца, назначенного председателем колхоза. Он даже к первым партийным лицам области обращался на ты. Те платили ему взаимностью и за спиной посмеивались над невысоким образовательным уровнем и невоспитанностью епископа, не подозревая, что за маской простеца скрывается проницательный архипастырь – один из лучших выпускников Ленинградской духовной академии.
На приеме к владыке бывшего ученого опередила целеустремленная дородная тетка с авоськой яиц, завернутых поштучно для безопасной транспортировки в газетную бумагу. Она так спешила в кабинет архиерея, словно из яиц могли вот-вот вылупиться цыплята, задержись она на минуту-другую в приемной.
– Евдокия, ты в мученицы или в юродивые рвешься? – испугался епископ. – Додумалась яйца в «Правду» завернуть!
– Это мы Вам от чистой души. К Пасочке, – Евдокия называла на Вы всех, включая себя.
– Да, я понял, что это взятка должностному лицу. Но я же тебе объяснял, что некого сейчас вам в храм назначить. Да и Лукич пока не дает согласия, – посетовал епископ на нехватку кадров и несговорчивость уполномоченного по делам религии.
– С Лукичом мы договорились. Он не против. К Вам послал. Обещал палки в колеса не вставлять.
– Ты уже у Лукича побывала? И ему яйца в «Правде» снесла?! – еще больше обеспокоился архиерей.
– Да что я совсем дите малое? – обиделась Марфа, в расстройстве вспомнив о том, что в русском языке есть единственное число. – Не первый год старостою работаю. Порядки знаю…
Лукичу мы гуся в слюдяном мешочке привезли, и «этого дела» добавили. Под «этим делом» церковная староста сельского храма имела в виду литровую бутыль фирменного самогона. Перед таким подарком уполномоченный не смог устоять. Согласился не возражать против назначения. Велел самим искать кандидата.
Кандидатом оказался следующий посетитель – Даниил Святозаров.
– Вот тебя-то я после хиротонии и упрячу в эту дыру, – обрадовался епископ, словно нашел, чем засеять забытый клочок поля. – На время. Потом переведу поближе к цивилизации.
– И неожиданно для просителя добавил:
– Читал твою статью в «Науке и жизни». Не со всеми тезисами согласен, но в целом публикация полезная.
Статья, которую имел в виду епископ, была написана Святозаровым несколько лет назад. С тех пор и автор отказался от некоторых тезисов.
Перевести в город отца Даниила архиерей не успел. Его самого перевели на другую кафедру, в одну из окраинных епархий. Не простили рукоположения в священники граждан с высшим образованием.
***
За домом неугомонного газонокосильщика следовали три давно заброшенных и потому порядком заросших домовладения. Последнее из них и принадлежало покойной бабе Дусе. Той самой Евдокии, которая промыслительно опередила его в приемной архиерея. Пойди он первым к владыке – мог бы получить отказ.
Да и далее худо бы без бабы Дуси пришлось только что рукоположенному отцу Даниилу. Она защищала священника от разнообразных неприятностей, как антивирусник защищает компьютер от вредоносных программ. Первое время семья нового настоятеля квартировала именно у Евдокии Николаевны. Она ловко решала все вопросы с властями, порой юродствуя, уступая в мелочах и отстаивая принципиальные вопросы с несгибаемостью исповедницы.
При Хрущеве храм в селе мог быть окончательно закрыт и разрушен. В том, что этого не произошло, немалая заслуга премудрой ктиторши. Она в критический момент действовала решительно и расчетливо.
К каждому начальничку ключик подбирала. Кому денежку незаметно сунула. Кому стаканчик радушно поднесла. Кого связями с вышестоящим начальством припугнула. А в ком и совесть уснувшую пробудила. Отстояла церковь. Если бы в Московском Патриархате была учреждена особая медаль «За оборону прихода», то в числе первых стоило бы ею удостоить бабу Дусю. Теперь уже посмертно.
Перед войной она не отличалась благочестием и любовью к церковной службе. Была девушкой шустрой и смешливой, любила петь и плясать. Выскочила замуж за гармониста.
В 1940 году в церковный праздник надорвалась на колхозных работах и не доносила своего первенца. Ребеночек родился раньше срока и через несколько дней скончался некрещеным.
Дальше была война. Ее гармонист ушел на фронт, пропал без вести, нашелся в госпитале. Написал, что он теперь инвалид, ни на что не годен и собирается остаток жизни провести с друзьями по несчастью на каком-то острове, где раньше жили монахи. Евдокия написала мужу, что очень ждет его дома и примет, каким бы он ни вернулся. Вслед за письмом хотела отправиться сама. И отправилась бы, но муж вернулся. Постучал поздно вечером в окошко. Дуся выглянула – нет никого. Только внизу что-то зашуршало. Подумала, дети рикошетничают. А это ее супруг без обеих ног ростом, как дитя малое, стал. Едва до подоконника со своей тележки достает.
Нелегко пришлось Евдокии с мужем-инвалидом. Вся тяжелая работа по дому – на ней. А тут еще супруг с другими фронтовиками-односельчанами попивать начал. Пойдет Дуся по селу его искать. Найдет тележку в одной стороне, мужа – в другой. Как-то он умудрялся в критические моменты и без всяких приспособлений передвигаться: где ползком, где перекатами. Однажды Евдокии даже догонять его довелось. Догнала. Строго спросила, чего куролесит.
Гармонист ответил, что горе свое заливает. Дуся ему объяснила, что горя у них никакого нет, а есть радость. Полсела мужиков война проглотила, а его хоть и пожевала, но выплюнула. Радость это, не горе.
Тогда-то и заметили, что Евдокия обо всех своих действиях во множественном числе стала докладывать: мы топили печь, мы варили картошку, мы были в церкви. Безногий гармонист приловчился выполнять нехитрую работу. Ползал по двору, по огороду, бывал и в храме, который ожил в селе в период оккупации. Признался батюшке, что на фронте его от смерти спас Николай Чудотворец. Накрыл раненого тулупом и не дал замерзнуть. Только на ноги коротковатого тулупчика не хватило.
Бывший гармонист, переживший и Сталина, и Хрущева, скончался при Брежневе псаломщиком. Тому, что читать Апостол на середину храма выезжает человек на тележке, удивлялись одни пришлые. Местные удивились лишь тогда, когда вместо мужа вышла твердой поступью с Апостолом Евдокия Николаевна.
Неизвлеченный осколок в израненном теле продолжил движение к цели четверть века спустя и достиг ее.
Вдовая Евдокия окончательно растворилась в приходских хлопотах, выйдя на пенсию. Колхоз в знак благодарности за многолетние труды подарил ей кварцевый будильник. Новые часы отмеряли новое время жизни приходообразующей женщины… Равноценной замены ей так и не нашлось. То, что она делала одна, было по силам сделать только группе активистов.
Будильник бабы Дуси, подаренный ею незадолго до смерти настоятелю, теперь не давал ему по утрам просыпать на службы.
Отец Даниил поминал Евдокию Николаевну вместе со своими усопшими родственниками. Тем более, что ближайшие родственники самой бабы Дуси оказались весьма далекими ей по духу. Ее племянницы, обеспеченно живущие в крупных городах, поссорились друг с дружкой при попытке продать наследство. Судились из-за него. Тяжба растянулась на несколько лет. За это время дом превратился в «заброшку» и потерял товарный вид.
В каком году умерла Евдокия Николаевна, отец Даниил не мог припомнить. Кажется, что и после своей смерти она несколько лет продолжала выполнять обязанности главной помощницы настоятеля.
Почти весь Великий пост отец Даниил провалялся в больнице. Болезни напали на него как стая бродячих собак. Полтора года назад «покусал» бешеный ковид, от последствий которого стремительно постаревший священник так и не оправился окончательно. А последствиями ковида можно считать все другие недуги, не позволяющие ему исполнять свои пастырские обязанности с прежней активностью.
Епископ, узнав о прогрессирующих немощах отца Даниила, временно командировал ему молодого священника, бывшего однокурсника его сына. Однокурсник был постарше Коли.
До семинарии он успел и в светском вузе поучиться, и в армии послужить. А на последнем курсе будущий иерей Леонид уже женился и принял священный сан раньше, чем дождался вручения диплома. Дозрел.
Отец Леонид жил в городе, а в село приезжал в воскресные и праздничные дни на машине тестя. Подвозил к храму отца Даниила, если они служили вместе. Сегодня как раз и был такой день. Молодой батюшка побыл в селе накануне, отслужил всенощную. Ночевать не остался. Супруга на последнем месяце беременности и годовалая дочка в городе. Надо быть начеку. Днем подстраховывали тесть с тещей. Отец Леонид нес ночной дозор. Поездки в село стоили ему двух часов сна. Сущий пустяк в его годы.
Отец Даниил так и не научился водить автомобиль. Правила дорожного движения выучил на пятерку, а одновременно жать педали, крутить руль и следить за ситуацией на дороге не смог. Это накладывало на его пастырскую жизнь определенные ограничения. Около года по благословению владыки батюшка нес послушание благочинного. За это время измучился сам и измучил всех прихожан-автолюбителей. Облегченно вздохнул, когда хлопотное послушание перешло к другому собрату, автолюбителю с большим стажем.
К перемещению в пространстве отец Даниил относился как к печальной необходимости. Путешествия не любил. Напутешествовался в прошлой жизни, до принятия сана. Однако с удовольствием прогуливался по селу, получая радость от простого движения и общения с жителями. Не все из них могли назвать себя прилежными прихожанами, но к «своему батюшке» все относились с уважением.
– Доброе утро! – это газонокосильщик наконец-то выключил свой триммер и заметил удалившегося на порядочное расстояние священника. – Точно не надо до Троицы у храма лужайку выкосить? Зарастаете, батюшка.
– Еще недельку потерпите, Игорь, а потом вся трава – Ваша, – улыбнулся священник.
– Как в прошлом году?
– Как в прошлом году.
Солнце уже не дразнило художников живописным восходом, а просто выполняло свою работу: светило и грело. Отец Даниил почему-то стал зябнуть. Мерзла голова. Скуфейку он забыл дома. Волос на его главе к исходу седьмого десятка осталось немного, но они были также непослушны, как в молодости. Если батюшка удосуживался заглянуть в зеркало, он, как правило, видел там ученого-химика, только что чудом выскочившего из взорвавшейся лаборатории. Лишь церковный головной убор (скуфья или камилавка) мог смирить своенравную растительность. Скуфья осталась на полке дома. Камилавка ждала в алтаре храма. А уже утомленный утренним путешествием священник искал запасной аэродром для аварийной посадки. Для этой цели вполне подходила еще крепенькая лавочка у двора бабы Дуси, превратившегося в непроходимые джунгли.
– Евдокия Николаевна, Вы не будете возражать, если я присяду? – спросил отец Даниил у покойной хозяйки.
Хозяйка не возражала. В приходском альбоме сохранился снимок, на который попала эта уцелевшая лавочка и присевшая на нее баба Дуся.
Как-то отец Даниил отбирал фотоснимки для очередного годового отчета и увлекся. Погрузился в историю прихода на глубину десяти лет. Потом двадцати. Дошел и до полинявших «полароидных» фотографий. Был у одного из городских прихожан в середине 1990-х такой чудо-фотоаппарат, который сразу выдавал готовые фотокарточки. Сам фотограф оказался похожим на свои снимки. Он ярко появился в приходе. Во время пасхального крестного хода удостоился нести крест. Подпевал клиросу, состоявшему в ту пору преимущественно из бабушек. И даже пару раз читал в храме для всех причастившихся благодарственные молитвы. Потом незаметно исчез. Вернулся к обычной мирской жизни, в которой трудно найти место для жизни по вере, если уступить первенство житейским заботам.
***
Где-то высоко-высоко пролетел невидимый для глаз тяжелый самолет. Военный, конечно. Для гражданской авиации с 24 февраля аэропорты ближайших городов закрыты. Впрочем, гражданские самолеты здесь и в мирное время летали нечасто.
Унылый минорный звук тревожил куда больше, чем бравурный рокот вертолетов. Наши далекие предки вполне могли бы принять шум, издаваемый самолетами, за трубный глас, о котором писал Иоанн Богослов в «Апокалипсисе».
Пора! Отец Даниил бодро вскочил с лавочки. Слишком бодро. К не успевшим толком отдохнуть гудящим ногам добавилась острая боль в пояснице. И все же священник решил не делать больше остановок до самого храма. Сколько можно уступать немощам?
Отец Даниил любил эту грунтовую неровную дорожку. Ее стоило любить за одно то, что ведет она к храму.
Последний участок пути был гладким. Асфальт, уложенный прошлым летом, успешно выдержал зиму. Но на финишную прямую у ослабевшего отца Даниила не осталось сил. И лавочки на обочине не предвиделось.
И в тот момент, когда обессилевший священник готов был опуститься прямо на дорогу, за его спиной притормозил автомобиль.
– Отче, я Вам звоню-звоню все утро.
Телефон отец Даниил, разумеется, забыл дома, где тот составил компанию его скуфейке и палочке. Поэтому отец Леонид (а за рулем был он) мчался из города чуть быстрее. Беспокоился, как бы не пришлось батюшку вновь везти в больницу.
В салоне автомобиля уже был один пассажир спортивного вида в камуфляже. Он десантировался, как только водитель нажал на тормоз, и поспешил взять благословение у отца Даниила, а заодно и поддержать его.
– У матери, я так понял, еще не был, – догадался отец Даниил.
– Не успел, а она сегодня разве не будет на службе? – спросил человек в камуфляже, в котором вы уже узнали Николая.
– Ближе к Причастию с Ленкиной малышней приедет… Ты ей уже все сказал?
– Сегодня скажу. Или через две недели.
– Скажем через неделю, чтобы успела подготовиться.
Отец Леонид не слышал этого диалога, поэтому завел свою тему.
– Сын Ваш создал новый жанр литургики, совместив крестный ход с маршброском. Я его уже под селом догнал. Сейчас не лучшее время для автостопа. Побаивается народ вирусов и диверсантов.
Проскомидию совершил отец Леонид. Он же вышел на исповедь. Коля надел стихарь и стал похож на древнеримского воина в тунике. Исповедовался он отцу Даниилу в алтаре. Исповедовался долго. Отец Леонид в правом приделе храма восемь раз прочел разрешительную молитву над главами кающихся, а Николай в алтаре все шептал и шептал тихим баском свою исповедь.
***
Как только отец Даниил встал к престолу, все немощи отступили. Они не исчезли вовсе. Просто появилось нечто более важное, чем собственное здоровье. Отец Даниил уже не путался в прибрежных камышах, а плыл по спокойному руслу.
Храм – корабль, настоятель – капитан, а главный лоцман, указующий путь, – Сам Господь. Его присутствие в своей жизни (прожитой и той, что еще предстояло прожить) отец Даниил чувствовал все острее и острее. Чувствовал и дома, и на улице, и в больнице. Но нигде так не ощущается присутствие Божие, как в храме.
Отец Даниил впервые за последние месяцы возглавил богослужение. Ближе к моменту Причащения в храме появились семейные группки с младенцами. Скольких он крестил за годы своего служения? Надо бы подсчитать…
Девочкам отец Даниил выписывал свидетельства о Крещении в обложке небесного Богородичного цвета. Мальчикам доставались темно-бордовые. Несколько лет назад мальчики повалили гурьбой, и бордовых на всех не хватило. Закончились все и небесного цвета. Пришлось доставать пачку бланков на тонкой бумаге, ранее выбракованную за «несолидность».
Отец Даниил радовался такому наплыву в храм сильной половины человечества. А Евдокия Николаевна (она тогда еще была жива) вздыхала: «Ох, не случилось бы войны…»
Прибыла матушка Ирина с внуками. Неожиданно подтянулись даже три пассажира с утонувшего «Титаника». К Причастию они, понятное дело, не готовились. Зашли поставить свечки и полюбоваться.
В лучах света, проникающих в пространство храма через верхние окна, клубился кадильный дым. Благоухал ладан ручной работы, подаренный прихожанами, побывавшими на Афоне.
В конце Литургии отец Леонид, не переключивший телефон на бесшумный режим, получил сообщение от тестя: «Галя рожает. Валя с нами. Служи спокойно». И отец Леонид отслужил молебен. После молебна он уже был отцом четырехкилограммового богатыря, о чем узнал опять же из новой эсэмэски тестя. Счастливый родитель немедленно умчался в город, убедившись, что отец Даниил будет доставлен домой надежными людьми.
А отец Даниил домой не спешил. Отслужил панихиду, несмотря на то, что заказавший ее незнакомец не дождался окончания Литургии. Помянул и бабу Дусю, и ее мужа – гармониста-псаломщика, и приветливого дедушку в картузе, и всех, кого вспомнил. Вспомнил многих. Затянулась панихида. И все меньше и меньше они казались священнику усопшими, оживая в его сердце.
Выдернул из розетки штепсельную вилку электрочайника. Мало ли чего. Потом забрал просфорку, забытую кем-то на широком подоконнике…
Это был последний день, когда протоиерей Даниил Святозаров возглавлял богослужение. Далее же он только сослужил своему молодому собрату. Голос стареющего священника становился все тише, но река богослужения еще несла его к далекому берегу, позволяя изредка взмахивать веслами.
Целую неделю матушка Ирина радовалась возвращению сына из армии, мысленно подбирая ему невесту, способную вынести крест жены священника. Так и не успела подобрать.
После Троицы Николай признался матери, что подписал контракт.
***
– А это правда, что Коля нашего батюшки поваром служил? – шептались в селе любопытные.
– Поваром, – подтверждали посвященные. – В ВДВ.
Священник Владимир Русин
