Тихая пора
Хоровод суеты, напряженье в усердье пустом
Одолели уже, и когда по весне постучится
К нам в окошко пора, что зовется Великим постом,
Сердце рвется туда, как на волю плененная птица.
Чуть с дороги свернув, обманув карнавал кутерьмы,
Мы стреножим коней и опять ненадолго заглянем
В тишину той поры, по которой соскучились мы,
У которой глаза старой, доброй и ласковой няни.
Поправляя платок, на пороге Прощеного дня
Она встретит детей теплотой распростертых объятий.
И, в обитель свою рукавом темной ризы маня,
Даст нам ясно понять, что родными мы стали опять ей.
Угощенье ее, может, скудным покажется нам,
Нет у няни в меню разносолов, для чрева угодных.
Только стыдно скорбеть перед ней по вчерашним блинам.
Время пищи пришло для души и для сердца голодных.
Будет снова учить нас молиться, поститься, терпеть
В простодушных своих изъясненьях, наивных порою.
И простые слова бриллиантами будут гореть
В тех сокровищах, что она щедро пред нами раскроет.
На простые слова будет нечего нам возразить.
И хотя у нее доброты необъятная бездна,
Но при всей доброте она пальчиком будет грозить,
Отбирая у нас все, что детям ее неполезно.
Вновь устами ее зазвучит Покаянный канон.
Горьким плачем взойдут от истоков самих мирозданья
Святость раннего мира, отверженный Божий закон
И Адама с женою из рая бредущих рыданья.
Улыбнувшись, она многолетие вдруг запоет,
И сплетенье морщин вкруг светящихся глаз заликует.
Не смотря в календарь, Православие в келье ее
Каждый день, круглый год неизменно всегда торжествует.
Огонек от свечи, дрогнув, сумрак с собою качнет.
Неожиданный всполох напомнит о свете нетварном.
И о тех, кто стяжал этот свет, потихоньку начнет
Няня повесть свою слогом древним и высокопарным.
А когда одолеет дремота уставших детей,
Няня вынесет Крест из своей потаенной божницы.
И, поклоны усердно кладя пред Крестом вместе с ней,
Освежимся живительной силой четвертой седмицы.
Будет дальше неспешным потоком струиться рассказ.
Вспыхнет мудрость столетий зарей над лампадой зажженной.
И, хоть повести эти мы слышали множество раз,
Замерев, не дыша, вновь внимать будем завороженно.
Через толщу веков пред глазами встает Иоанн,
Опыт жизни своей отразивший как лествицу в небо.
И Мария в слезах переходит уже Иордан,
Прихватив из былого лишь толику малую хлеба.
Может, внешне подвижники очень суровы на вид,
Ведь тяжелой борьбой достигаются подвиги эти.
Но, вещая о них, няня нежностью светлой горит,
Для нее они в принципе те же любимые дети…
Посерьезнев затем и, в отсутствие пальм под рукой,
Нас одарит смешными пучочками вербы пушистой.
Глядь, Спаситель уже, окруженный толпой городской,
На осленке смиренном вступает на путь свой тернистый.
Весом скорбных событий спрессуется время в гранит.
Барельефом проступят картины последней недели.
Прерывая дыхание, голову няня склонит
И заплачет остатками звонкой весенней капели.
В стогнах Града Святого затерянный с горницей дом.
Хлеб с вином на трапезе, смятенных апостолов лица.
Робкой поступью тихо мы в это собранье войдем,
Чтоб Причастье со всеми принять из всесильной десницы.
Воск на пальцы течет под звучанье Евангельских строк.
Суд вершится в традициях лучших ослепшей Фемиды.
Вседержителю мира сплетают терновый венок,
Облекают Соткавшего небо багряной хламидой.
Солнце скрылось во мраке, земной пьедестал задрожал.
Из-под шляпок гвоздей тихо алая кровь заструилась.
Ученик всыновлен, и разбойник прощенье стяжал.
Над Вселенной взлетает последнее слово: Свершилось!
Тело снято с Креста, Богородица плачет над Ним.
Прободенная рана Пречистой души кровоточит.
Страх Иосиф забыл, ароматы несет Никодим.
Распростерлись над Гробом и Городом сумерки ночи.
Да молчит всяка плоть, трепет страшный пусть душу проймет.
Апогей бытия взмыл до самой пронзительной ноты.
Но исполнилось время, и ласково няня утрет
Нам слезу с мокрых щек белым платом Великой Субботы.
А когда крестный ход светлой лентой опутает храм
И замрет у закрытых дверей, упиваясь мгновеньем,
Разожмет няня руку и молча помашет вслед нам
Уносящимся в мир озаренный святым Воскресеньем.
Протоиерей Сергий Шуров, настоятель Свято-Никольского храма (ул. Соковая)