Таора
Житие этой древней египетской подвижницы, описанное стихами, не имеет исторической точности или какой-либо достоверности и кое-где немного мною приукрашено. Кто-то наверняка узнает в этом стихотворении житие знаменитой Марии Египетской. Однако же данное жизнеописание в тех или иных своих моментах довольно типично для многих христианских отшельников и отшельниц древности, уходивших в глубокую пустыню или горы для раскаяния в грехах молодости. А потому не столь важна достоверность данного жития. Эта небольшая поэма всего лишь художественное произведение. Может быть, ознакомившись с ней, мой читатель захочет познакомиться и с настоящими житиями древних христианских подвижников и в чем-то дерзнет подражать им. И тогда мой труд окажется не напрасным.
Третий день все брожу по пустыне –
Только ветер в лицо да песок.
Никаких нет здесь признаков жизни.
Боже мой, как же я изнемог!
Вот вблизи показались утесы
Черных скал и источник воды –
Только скуден источник, как слезы –
И припасы какой-то еды.
Кто живет здесь, средь скал молчаливых?
Или жил? Совершенно один –
Не из тех, будто волк, боязливых,
А из тех, кто Всевышним храним.
Позабыв про усталость и голод,
Я присел. Терпеливо стал ждать,
Чтоб увидеть – он стар или молод,
Тот, кто смог здесь в песках обитать.
И, признаться, совсем испугался,
За своей вдруг услышав спиной
Женский голос – он мне показался
Искушеньем: «О путник, постой!
Так сиди и не смей оглянуться!
Знаю я, ты напуган, мой друг.
Ты хотел бы ко мне прикоснуться,
Если б встретил средь улицы вдруг.
Я доселе стройна и красива,
Хоть живу здесь в пустыне давно.
Для тебя – знаю я – это диво,
Для меня – лишь блаженство одно,
Чтобы жить здесь в пустыне глубокой,
Ни животных где нет, ни людей.
Скажешь ты: “Боже мой, как жестоко
Издеваться над плотью своей”.
Но послушай меня, умоляю,
Расскажи, как умру, всем о том,
Как Господь милосердный прощает
Нам грехи, как зовет нас в Свой дом.
Сегодня – ровно тридцать лет,
Как Богу я дала обет
Забыть о мире, развлеченье,
Как прозвучало отреченье
От всех страстей и всех забот,
Как обещала свой живот
Отдать всецело в руки Божии.
Теперь пустыня – мое ложе,
Мой дом и место, где в смиреньи
Промчались годы обученья.
Грядет уж скоро судный час
Мой. Но услышь рассказ,
Случайный путник, обо мне.
Давно, в восточной стороне
Росла я девою прекрасной,
И время шло мое напрасно:
В веселье, танцах и страстях.
Играла на моих устах
Неотразимая улыбка.
Своим изящным, стройным, гибким
Гордилась станом я. И песни
Я пела голосом чудесным.
Восторг – мужчинам, девам – зависть.
Но… в прошлом все. Сегодня радость
Душе моей – молитва Богу,
Творцу, что указал дорогу
В другую жизнь и мир иной.
Побудь еще, мой друг, со мной –
Я расскажу тебе о том,
Что сталося со мной потом.
…Итак, о чем я говорила?..
О! как же я тогда грешила!
Восторг от песен и веселья
В моей душе лишь был посеян
И семена еще блуда
В моей душе росли тогда.
Но как-то раз в ночи глубокой,
Когда не спит лишь небосвод
И месяц свой неспешный ход
Ведет, как путник одинокий, –
В ночи таинственной той мне
Явился призрак, или ангел,
Что к Богу жизнь мою направил,
Явился будто бы в огне.
Сказал мне: “Оглянись, Таора!
Доколе будешь ты грешить,
Гневить Творца, бездумно жить,
В греховном утопая море?”
И тут же вмиг в моих очах
Вся жизнь моя пред мной предстала,
И как же стыдно мне вдруг стало,
И на меня напал вдруг страх.
Мне страшно стало – вдруг Всевышний,
Бог-сердцеведец и Творец,
Меня в небесный Свой дворец
Не впустит, вдруг я стану лишней,
Грехами рассердив Его –
Владыку мира Самого.
И вот мне призрак, или ангел, –
Не знаю точно – говорит:
“Тебя, Таора, исцелит
Лишь подвиг”, – и сюда направил.
Сегодня – ровно тридцать лет,
Как прозвучало отреченье
От всех житейских попечений,
Как Богу я дала обет,
Что с искушениями злыми
До смерти буду воевать
И страсти плоти укрощать, –
Тому свидетелем – пустыня…»
Вдруг внезапно умолк чудный голос.
Я, не зная, что делать, сидел,
Теребил бороды скудный волос
И задумчиво в небо смотрел.
Просидев с полчаса, или дольше,
Я привстал, обернулся, – и вот
Предо мною предстала… кто больше
Здесь, средь грешных людей, не живет.
В власянице из шерсти верблюжьей
На пустынном горячем песке,
Опираясь на трость неуклюже,
С сединою на левом виске
Предо мною стояла Таора,
Испустивши последний свой вздох.
«И в пустыни песчаное море
Мне ее погребать… О мой Бог,
Помоги, дай мне разум и силы,
Вразуми, что мне делать, как быть.
Я достоин ли вырыть могилу,
И как тело святое омыть?» –
Так я думал в смятении духа,
Головою на камни поник
И, услышав вблизи краем уха
Льва безудержный яростный рык,
Не успел испугаться…
Лев, гроза и царь округи, –
Не поверите, о други, –
Со слезами на глазах
Стал терзать пустыни прах.
Вырыл яму в два мгновенья,
Чтоб свершилось погребенье,
Чтоб отшельницыны кости
Не видали злые гости.
И, закрыв Таоре очи
(Аккуратно очень-очень)
Лапой мягкою своей,
Царь пустыни, царь зверей,
Погребал святую Божью
В уготованном им ложе.
…Столько, братья, уж лет пробежало,
Но пустынницы образ святой
Как в таинственном дымном зерцале
Ежедневно встает предо мной,
Говорит мне: «Покайся, о друже,
Позабудь о грехах и страстях,
Ты, как я, тоже Господу нужен,
Здесь Он ждет тебя в райских садах».
Монах Илия (Каунников)
