Таора

Житие этой древней египетской подвижницы, описанное стихами, не имеет исторической точности или какой-либо достоверности и кое-где немного мною приукрашено. Кто-то наверняка узнает в этом стихотворении житие знаменитой Марии Египетской. Однако же данное жизнеописание в тех или иных своих моментах довольно типично для многих христианских отшельников и отшельниц древности, уходивших в глубокую пустыню или горы для раскаяния в грехах молодости. А потому не столь важна достоверность данного жития. Эта небольшая поэма всего лишь художественное произведение. Может быть, ознакомившись с ней, мой читатель захочет познакомиться и с настоящими житиями древних христианских подвижников и в чем-то дерзнет подражать им. И тогда мой труд окажется не напрасным.

Третий день все брожу по пустыне –

Только ветер в лицо да песок.

Никаких нет здесь признаков жизни.

Боже мой, как же я изнемог!

Вот вблизи показались утесы

Черных скал и источник воды –

Только скуден источник, как слезы –

И припасы какой-то еды.

Кто живет здесь, средь скал молчаливых?

Или жил? Совершенно один –

Не из тех, будто волк, боязливых,

А из тех, кто Всевышним храним.

Позабыв про усталость и голод,

Я присел. Терпеливо стал ждать,

Чтоб увидеть – он стар или молод,

Тот, кто смог здесь в песках обитать.

И, признаться, совсем испугался,

За своей вдруг услышав спиной

Женский голос – он мне показался

Искушеньем: «О путник, постой!

Так сиди и не смей оглянуться!

Знаю я, ты напуган, мой друг.

Ты хотел бы ко мне прикоснуться,

Если б встретил средь улицы вдруг.

Я доселе стройна и красива,

Хоть живу здесь в пустыне давно.

Для тебя – знаю я – это диво,

Для меня – лишь блаженство одно,

Чтобы жить здесь в пустыне глубокой,

Ни животных где нет, ни людей.

Скажешь ты: “Боже мой, как жестоко

Издеваться над плотью своей”.

Но послушай меня, умоляю,

Расскажи, как умру, всем о том,

Как Господь милосердный прощает

Нам грехи, как зовет нас в Свой дом.

Сегодня – ровно тридцать лет,

Как Богу я дала обет

Забыть о мире, развлеченье,

Как прозвучало отреченье

От всех страстей и всех забот,

Как обещала свой живот

Отдать всецело в руки Божии.

Теперь пустыня – мое ложе,

Мой дом и место, где в смиреньи

Промчались годы обученья.

Грядет уж скоро судный час

Мой. Но услышь рассказ,

Случайный путник, обо мне.

Давно, в восточной стороне

Росла я девою прекрасной,

И время шло мое напрасно:

В веселье, танцах и страстях.

Играла на моих устах

Неотразимая улыбка.

Своим изящным, стройным, гибким

Гордилась станом я. И песни

Я пела голосом чудесным.

Восторг – мужчинам, девам – зависть.

Но… в прошлом все. Сегодня радость

Душе моей – молитва Богу,

Творцу, что указал дорогу

В другую жизнь и мир иной.

Побудь еще, мой друг, со мной –

Я расскажу тебе о том,

Что сталося со мной потом.

…Итак, о чем я говорила?..

О! как же я тогда грешила!

Восторг от песен и веселья

В моей душе лишь был посеян

И семена еще блуда

В моей душе росли тогда.

Но как-то раз в ночи глубокой,

Когда не спит лишь небосвод

И месяц свой неспешный ход

Ведет, как путник одинокий, –

В ночи таинственной той мне

Явился призрак, или ангел,

Что к Богу жизнь мою направил,

Явился будто бы в огне.

Сказал мне: “Оглянись, Таора!

Доколе будешь ты грешить,

Гневить Творца, бездумно жить,

В греховном утопая море?”

И тут же вмиг в моих очах

Вся жизнь моя пред мной предстала,

И как же стыдно мне вдруг стало,

И на меня напал вдруг страх.

Мне страшно стало – вдруг Всевышний,

Бог-сердцеведец и Творец,

Меня в небесный Свой дворец

Не впустит, вдруг я стану лишней,

Грехами рассердив Его –

Владыку мира Самого.

И вот мне призрак, или ангел, –

Не знаю точно – говорит:

“Тебя, Таора, исцелит

Лишь подвиг”, – и сюда направил.

Сегодня – ровно тридцать лет,

Как прозвучало отреченье

От всех житейских попечений,

Как Богу я дала обет,

Что с искушениями злыми

До смерти буду воевать

И страсти плоти укрощать, –

Тому свидетелем – пустыня…»

Вдруг внезапно умолк чудный голос.

Я, не зная, что делать, сидел,

Теребил бороды скудный волос

И задумчиво в небо смотрел.

Просидев с полчаса, или дольше,

Я привстал, обернулся, – и вот

Предо мною предстала… кто больше

Здесь, средь грешных людей, не живет.

В власянице из шерсти верблюжьей

На пустынном горячем песке,

Опираясь на трость неуклюже,

С сединою на левом виске

Предо мною стояла Таора,

Испустивши последний свой вздох.

«И в пустыни песчаное море

Мне ее погребать… О мой Бог,

Помоги, дай мне разум и силы,

Вразуми, что мне делать, как быть.

Я достоин ли вырыть могилу,

И как тело святое омыть?» –

Так я думал в смятении духа,

Головою на камни поник

И, услышав вблизи краем уха

Льва безудержный яростный рык,

Не успел испугаться…

Лев, гроза и царь округи, –

Не поверите, о други, –

Со слезами на глазах

Стал терзать пустыни прах.

Вырыл яму в два мгновенья,

Чтоб свершилось погребенье,

Чтоб отшельницыны кости

Не видали злые гости.

И, закрыв Таоре очи

(Аккуратно очень-очень)

Лапой мягкою своей,

Царь пустыни, царь зверей,

Погребал святую Божью

В уготованном им ложе.

…Столько, братья, уж лет пробежало,

Но пустынницы образ святой

Как в таинственном дымном зерцале

Ежедневно встает предо мной,

Говорит мне: «Покайся, о друже,

Позабудь о грехах и страстях,

Ты, как я, тоже Господу нужен,

Здесь Он ждет тебя в райских садах».

Монах Илия (Каунников)