Свет праведного пути

26 мая 2005 года почил в Бозе схииеромонах Нифонт (Санталов). Он похоронен на братском кладбище Задонского Рождество-Богородицкого мужского монастыря. Жители села Хорошилово помнят его как батюшку Павла, который буквально возродил и преобразил в сложные советские годы старинный Димитриевский храм. Об отце Нифонте вышло уже две книги: воронежского журналиста Эдуарда Ефремова «Ходим по дорогам святых» и еще одного воронежского автора, Галины Авдеевой – «Батюшка-гром», которые во многом перекликаются. Эти книги повествуют не только о потрясающем человеке, прошедшем войну, где он был дважды приговорен к расстрелу за ношение креста и отказ от уничтожения костела в Варшаве, но и о его удивительной семье, в которой взросло несколько схимников. Этот поразительный духовный рост людей, живших в российской глубинке, происходил в самые безбожные времена. Словно в одном пространстве существовало два мира. В одном жили ударными стройками и пятилетками, съездами и соцсоревнованиями, в другом – молитвой и литургией, ночными бдениями и приемом странников, общением со старцами и терпением поношений. Первый мир был агрессивен и постоянно покушался на второй, но ответом служило лишь тихое смирение и принятие воли Божией. Казалось, что второй вот-вот исчезнет под натиском первого, но вышло совсем иначе. Любовь и молитва тихо и неспешно преобразовывала души людей, второй мир негласно прорастал в первом, словно трава сквозь затвердевшую почву.
До сих пор вокруг семьи Санталовых объединяется множество людей, которые бережно хранят воспоминания о батюшке Нифонте, его матери Нине Федоровне (схимонахине Марине), его сестрах, в постриге Римме и Артемии. Совсем недавно, 11 мая 2018 года, отошла ко Господу самая младшая его сестра Надежда, в схиме Артемия. Специально для «Православного Осколья» Эдуард Ефремов подготовил статью, в которой звучит голос праведницы наших дней: в ней она рассказывает о брате, о тех испытаниях, которые выпали на долю ее семьи. Предлагаем ее для вашего прочтения.

В дни Пасхальной радости (11мая 2018 года) в Алексеево-Акатовом монастыре на 89-м году земной жизни отошла ко Господу схимонахиня Артемия, родная сестра схииеромонаха Нифонта (Павла Санталова).
За ней с детства ходила слава – «не все дома», «больная на голову». По воле Божьей я с ней был хорошо знаком. В каких только мы с ней святых местах ни побывали, с какими Божьими людьми ни встречались. Далеко не всегда транспорт под рукой. «А ты позвони (называет ту или иную фамилию). Ему же тоже там интересно будет побывать». С большими сомнениями звонишь, зная занятость этих людей, но ни разу отказа ни от кого не было. Потом стал замечать: складывается ситуация – результат неизвестен. А Надюшка (мирское имя до пострига) скажет какую-нибудь «отсебятину», в итоге все по ее разумению получается. Никакого подвига юродства или старчества на себя не брала – и следа подобного не было. Чудить – чудила. Будучи лучшей швеей на фабрике «Работница», себе практически ни копейки от зарплаты и премии не оставляла. Спала на простынке, сшитой, наверное, из сотни лоскутков, обрезков, которые шли в утиль…
Как-то сестры задумали сделать какую-то покупку, необходимую для хозяйства. Надежда согласилась… Утром сестра Мария собирается в магазин и слышит: «Не спеши – денег-то у меня нет». «???» Вчера вечером женщина заходила: судьба – одни страдания! Больная, ночует с детьми у кого придется – я ей пять тысяч и отдала». Ни откуда она, ни имени… После эта женщина в доме не появлялась. Обыкновенная жизнь…
С каким-то смиренным спокойствием, будучи уже в монастыре, говорила о том, что ее похоронят не там, где хотелось бы, и что далеко не все попадут на ее похороны: «Если опоздаете, не переживайте – на могилке всегда обо мне помолиться успеете».
В день похорон с утра ливень проливной. Отслужили панихиду. Прибыли на Лесное кладбище – чистейшее светлое солнечное небо! Разве не чудо? Пошли воспоминания за воспоминаниями – выстраиваются в цепочку моменты, свидетельствующие о том, что схимонахиня была не простой смертной. Осталась запись ее рассказа о том, каким было детство, какими были родители… Приходишь к выводу – она из святого семейства, святость передалась по роду. Прочитайте и поймете, какой истинно православный дух от нас уходит. Не живет село без праведника. Россия состояла из семейств праведных.

«А я то время с особой благодарностью вспоминаю»

Мы из Артемовки Тамбовской области. Это в Мордовском районе, в 100 километрах от Тамбова. Чудотворное село. Там был храм деревянный, Космы и Дамиана. Рассказывают, как учитель ходил по деревне и агитировал, чтобы верующие дали согласие на уничтожение церкви – из нее надо было школу новую построить. Никто не дал согласия. И он тогда взял и подделал подписи односельчан – за всех сам расписался. Мама ему сказала тогда: «Накажет тебя Бог…» И он тяжело заболел. В тяжких муках умирал, говорил, что, мол, это его Нина Федоровна (мама схимонахини Артемии прим. ред.) прокляла… Жаль, что ничего грамотный человек не понял. Господь поругаем не бывает.
Родилась я 28 февраля 1930 года. Раскулачивать начали в марте. Мама пришла за мною в ясли, а ей меня не отдали… Мне было три недели от роду, когда родителей арестовали в первый раз. Павлу исполнилось пять лет, Серафиму – два годика.
Отец плотничал. От него плотницкое дело переняли и Павел, и Серафим. Папа был верующим и категорически выступал против колхоза… Его туда записали без согласия. Добился, чтобы из списков колхозников исключили. Нет, он не бунтовал. Просто со смирением сказал – будет терпеть все, что Господь для испытания ни пошлет, но в колхоз вступать не будет…
Меня отдали в детдом. Когда маму выпустили, то мне было два года. Она только и смогла, что увидеть меня. Ей тут же дали новый срок. От нее требовалось одно – согласие на вступление в колхоз.
Когда ее освободили во второй раз, она не знала, где я нахожусь. Сведения ей обо мне не давали. Из детдома на территории Тамбовской области меня перевели в детдом города Горький. Помню, что неподалеку от нас находилась церковь, в которую ходили старушки. И мы, дети, были обучены над ними смеяться…
Мама искала меня долго и безуспешно, пока не обратилась к старцу Георгию Ивановичу. Даже не знаю точно, где он жил… От него, прозорливого, она узнала, что я нахожусь в Горьком. В дорогу он ей дал просфору, молитвенник… Я по сей день с содроганием в сердце вспоминаю, какое испытание довелось пройти маме. Думаете, ей вот так взяли и отдали меня? Нет… Вывели сначала троих девочек и спрашивают: «Какая из них ваша?» Мама ни одну из них не признала своей. После рассказывала, что колебания были большие – она же меня почти не знала. Потом вывели еще троих. Опять нет среди них меня. И только в третьей тройке оказалась я, и мама сразу же бросилась ко мне со слезами…
Тяжело жили. Голодно. Помню, как с топориком ходила в поле и рубила полынь. Сухой полынью топились. К полыни подкупали у соседей навоз. Надо было так рассчитать, чтобы тазика с навозом тебе хватило на то, чтобы и еду сварить, и теплом хату обеспечить. А я то время с какой-то особой благодарностью вспоминаю. Как сказку! Горит в печурке огонь, собираются у нас соседи и начинают петь. Так красиво и душевно, как в войну, больше никогда и нигде не пели…
Еще у нас там очень красивые места… Как же мне жалко, что исчез Крым, это рядом с нами такой расчудесный хуторок был – весь в садах! А в центре этого рая на земле – пруд! Мы туда бегали купаться… Теперь-то понимаю, почему Павел и стихи стал писать, и рисовать… С такой Божией радостью, дарованной тебе, хотелось поделиться со всеми…
На хуторе было много овец, уток, гусей… Люди там жили какие-то особенные – веселые и добрые. Потом власти решили, что так хорошо людям жить нельзя – бесперспективная эта жизнь. Чуть ли не в один день их всех взяли и переселили к нам в Артемовку… Дома снесли, все распахали… Долгое время пруд живым оставался…
Мама очень добрым была человеком. Странники и богомольцы ночевали только у нас. С ними тоже интересно – каких только рассказов не понаслушаешься. Но однажды вышла очень некрасивая история, за которую и маме было стыдно, и я продолжаю молиться за искупление того давнего ее греха. Пришла взбалмошная соседка и смутила маму: мол, не пускай к себе одну странницу – есть подозрение, что она специально пришла в село, чтобы у нас тут ребенка своего оставить… Подкинуть кому-нибудь, одним словом… Мама и отказала ей. А потом как всполошится: «Да что же это я наделала?! А вдруг это сама Богородица испытать нас заходила?» Выбежала на улицу и по дворам – спрашивать, не видали ли женщину с ребенком? Я тоже стала ей помогать искать ту странницу. Мы с ней вдвоем вышли в поле, и нам вдвоем почудилось, что где-то далеко-далеко слышится женский плач. Мы пошли на него, но он от нас то в одной стороне объявится, то в другой… А может, нам только примстилось… Но тот грех до сих пор и у меня на душе.
Папа умер в ссылке 20 мая 1943 года. К маме приходили хорошие мужчины, из верующих, которые предлагали наладить совместную семейную жизнь… Ради детей. Но она ни в колхоз не пошла, ни замуж не вышла. Приняла тайное монашество. В монашестве она была Корнилией, а в схиме – Мариной. Не получала паспорт, не участвовала ни в одних выборах, отказалась от пенсии.

…Мы все часто ездили к брату в Хорошилово. Ему много помогал брат Серафим. Они вдвоем своими руками сделали иконостас, оклады для икон… Батюшка вначале службу в Хорошилово воспринял как ссылку… Его в Воронеже очень притесняли… Его поначалу в Боево служить перевели. А потом и вообще отстранили от службы… Год он нигде ни работал. Когда предложили перебраться в Хорошилово, переживал – глухое село, прихода – никакого. А потом даже радовался: «Да как же хорошо! Сам себе хозяин…»
При нем храм был расписан чудесным образом…
Последние годы мама жила с нами в Воронеже. Ослепла. Спасалась тем, что наизусть знала все молитвы, многие акафисты, Псалтирь. Находилась в непрестанной молитве. У нее были сильные боли, но ни к каким врачам не обращалась, запрещала нам врачей приглашать. У нас были знакомые верующие доктора, они немного облегчали ее участь… Отошла ко Господу 1 ноября 1990 года. В день открытия Акатова монастыря.
Благочестивая была кончина. Попросила она нас с Раисой поудобнее ее посадить на диване. Усадили, а она сразу же обмякла, дыхание прекратилось. Я в ужасе! Без причастия… Впереди ночь. Взмолилась – дай, Господи, ей дожить до утра! Вдруг – она ожила… Батюшка пришел. Причастил. Он ушел, я ей ручки сложила крестом, свечку дала, а она вдруг раскинула руки и выдохнула: «Господи, прими мою душу…» Тут и колокола зазвонили, небушко дождичком заплакало. Из Задонска отец Никон, давний друг нашей семьи, с пятнадцатью монахинями приехал на открытие монастыря. Никон ей привез схимонашеское облачение. В схиму ее Никон и монахини обрядили уже мертвую. Они и панихиду отслужили… Такая торжественность была! Никакой скорби – радостно, празднично маму провожали… До 90 лет она не дожила три месяца…
…Я очень хотела учиться. Но не было памяти. Не дал Бог памяти. А учителя понять не могли, что ко мне, наверное, нужен был иной подход… Бояться стала учителей, школу… Ребятишки уйдут на занятия, а я за сараем все уроки так и простою с книжками подмышкой. Два года отходила и бросила…
Физический труд очень полюбила! Работала с радостью, в удовольствие… Ходила по дворам, помогала огороды сажать, картошку убирать, дома мазать, детей нянчить. После войны приехала к родственникам в Воронеж. Приняли на швейную фабрику «Работница». Мама, когда провожала, об одном просила – чтобы я не стала стахановкой. «Какая, думаю, стахановка? Для этого дела люди ученые, грамотные должны быть…». Работаю себе и работаю. И вдруг – в передовики вышла. Со слезами директора просила, чтобы он мой портрет на Доску почета не вывешивал… Чистосердечно ему призналась, что я верующая.
Благодарна я ему… С пониманием отнесся.
Мне деньги не нужны были. Маме помогала, в церковь, где брат служил, много жертвовала…
Любила путешествовать. У многих старцев была. Брат Павел советовал: только в старцах спасение – все, что непонятно, только с их помощью поймешь. Он меня отправил к старцу Серафиму в Ракитное Белгородской области…
…Любила бывать в Ельце у архимандрита Исаакия и отца Николая Овчинникова. Они меня любили. Мне кажется, что любовь ко мне у них была через уважение к отцу Павлу. Они же с нашим Павлом очень дружили…
Но особый дар Божий – мое знакомство со схимонахом Иоасафом (Моисеевым), последним Оптинским старцем. Опять же – спасибо брату. Как-то поехала в Грязи, а он мне письмо вручил и сказал, чтобы я его в сберкассе отдала кассирше Марии Яковлевне Лякиной. Отдала, собралась уходить, а она меня задержала и сказала, что сейчас вместе пойдем к ней домой. Там я и встретилась со старцем, у которого удивительный голос – его хотелось слушать и слушать. Мне тогда Мария Яковлевна и открылась, что она тайная монахиня Михаила, а живет у нее старец Иоасаф, который подвизался в Оптиной Пустыни, много лет сидел за веру…
Потом она часто приезжала в Воронеж – и к отцу Павлу, и к отцу Николаю Овчинникову… Вместе ездили в Елец, Ясырки, Ячейку… Особенно любила бывать в Ельце у отца Николая. Говорила, что у этого священника все хорошо идет – и служба, и хор прекрасный, и читают хорошо, и жизнь приходская есть… Вместе с отцом Павлом и отцом Николаем посещали схииеромонаха Митрофана, который жил в одном доме с мамой отца Николая… Он приезжал и хоронить старца Митрофана.
Бывали мы в Мичуринске у схимонахини Серафимы. К этой матушке со всей России верующие приезжали…
Еще мы часто ходили на улицу Кавалерийскую, в домик, где жили монахини Ангелина, Макария и Херувима. Знаю, что они из Усманского монастыря были.
Это Мария Яковлевна настояла на том, чтобы Павел поехал учиться не в Саратовскую духовную семинарию, а в Сергиев Посад – там и преподаватели посолиднее, а главное – рядом мощи преподобного Сергия.
…Уехала на заработки в Ленинград. Там ее застала война. Чудом в Грязи вырвалась из блокадного Ленинграда… Я считаю себя ее духовной дочерью. У меня была уверенность, что доживать будем вместе, но вышло по-другому…
Жалею, что не сохранилась переписка моего брата с Марией Яковлевной – они не письма друг другу писали, а целыми тетрадками по почте обменивались… Только по одним этим письмам можно было изучать суть православия и постигать премудрости духовной жизни…
После моего первого приезда в Грязи Мария Яковлевна стала настаивать, чтобы я еще раз к ним приехала – об этом просит и старец. Но я же знала себе цену: неграмотная, забитая, грешная – как перед таким человеком предстану? Да и о чем говорить? Неразумная я… Отец Иоасаф с Марией Яковлевной мне валенки передали – тепленькие… Я в них много зим спасалась…
В письмах своей духовной наставнице несколько раз обещала приехать, но обещания не выполняла. И вдруг однажды получаю письмо, написанное самим Иоасафом… Какая же я глупая, что не сберегла его! Умное, проникновенное и по-особому доброе… Батюшка приглашал в гости…
Приехала – и сразу мне на сердце легко, хорошо стало – будто у самых родных людей живу! Батюшка как раз строил свою келью. И я сразу включилась в работу… В работе всегда себя как-то увереннее чувствую, свободнее… О том, что он Оптинский старец, даже близкие люди не знали, соседи не догадывались, что он монах…
И я зачастила в Грязи! Каждый год все отпуска там проводила, каждые субботу и воскресенье стремилась уехать к батюшке, без которого не мыслила свою жизнь. Он так ко мне уважительно относился, как никто другой… Очень почитал Иоанна Кронштадтского. Он ему юношей прислуживал… Еще отец Иоанн не был прославлен, а у отца Иоасафа в келье его портрет висел – обрамлен в оклад, и нимб вокруг головы…
…По настоянию Марии Яковлевны и отца Иоасафа с большими борениями решилась на постриг в инокини. Я считала себя недостойной… А батюшка Иоасаф сказал: «Ты умей слушать тех, которые тебя знают лучше, чем ты сама себя…» И он произнес такие слова, которые меня обожгли и какой-то особый путь осветили: «Знай: я же за тебя, Надежда, и т а м молиться буду».
…Умер отец Иоасаф на Благовещенье в три часа утра. Шел снег… И что интересно – в келье вдруг объявилось несколько пчел…
В монахини была пострижена вместе с мамой своей. Мама готовилась к пострижению в схиму. Я хотела ради такого торжества в Грязи съездить и пригласить Марию Яковлевну, но мама запретила: «Не надо. Не успеешь». И точно – она все предвидела… Даже отец Павел не ожидал, что она так быстро отойдет… Когда он уходил на службу, я ему сказала и всем сестрам, чтобы у мамы взяли благословение – можем не успеть…
…Батюшка говорит, что мы самые счастливые на свете – живем между двумя храмами. С одной стороны Введенский, а со второй – Акатов монастырь. Все здесь веками намоленное. Лет пятнадцать назад мы купили этот домик. Все тут в разрухе было. Батюшка все своими руками делал. Он вселился со мной – две комнатенки было, а потом пристраивал, пристраивал – у нас у каждой по своей комнате есть. Грустно… Раньше жить негде было, а теперь – некому…

Эдуард Ефремов

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

− 4 = 1

АРХИВ ГАЗЕТЫ