Пустынница

На журнальном столике лежала горка почерневших лепестков – осыпались розы. Я работал в саду и в короткие перерывы, вдыхая пряный аромат увядания, предавался воспоминаниям.
Цветы мне подарила женщина поистине необыкновенная. Недавно она провожала меня до поезда – я возвращался домой. Возвращался после пребывания в Сухуме. Женщину звали Наталия.
Год до этого я и двое моих друзей приехали в Сухум на отдых. Поселились на десять дней в частной гостинице вблизи моря. Скупиться не стали: для поездок по достопримечательным и святым местам наняли «Фольксваген».
После первого морского утра – деревня Команы, особо почитаемое место паломничества. По пути, выполняя просьбу хозяйки гостиницы Анны, заехали за некоей матушкой Наталией, спустившейся со своей горной пустыньки в долину и теперь желавшей посетить храм Иоанна Златоуста. Остановились напротив просторного дома с высоким крыльцом, с которого легко, почти не касаясь ступеней, сбежала еще достаточно молодая женщина в монашеском одеянии. Она вышла нам навстречу, и я увидел ее красивое приветливое лицо. Светло-голубые глаза смотрели на нас с непритворным радушием. Выразив благодарность за нашу милость, Наталия поделилась с нами своим намерением сходить после храма к священному источнику пророка Илии. Советовала и нам присоединиться к ней: «Тропу к нему мало кто знает. Это не очень трудно и недолго, каких-нибудь пару часов туда и обратно». Ну что ж, в поход так в поход…

И вот после храма мы на тропе. Два-три опасных участка по краям крутых обрывов, паутина лианообразных колючих стеблей дикой ежевики и каких-то еще более свирепых ее родственников. А впереди – Наталия с садовым секатором, исполнявшим роль мачете…
Источник оказался внизу, на дне глубокого горного ущелья. Нам предстояло спуститься с крутой горы, на которую мы усердно поднимались какими-то окольными путями в течение часа. Приближаясь к цели похода, еще издали увидели нашего проводника, набиравшего в пластмассовые бутыли родниковую воду. И вот, наконец, источник, вытекавший из неширокой стальной трубы, вбитой в расщелину скалы, рядом.
Испив водицы и облившись, мы, взбодренные и окрыленные, вернулись в Команы.
Наталия поехала с нами до гостиницы. Там мы с ней и расстались.
А через пару дней заходит Анна:
– Звонила матушка. Она на горе, в своей келии. Просит помощи: медведь разворотил крышу, одной ей не управиться.
– Когда ехать? – засуетились мы.
– Завтра утром.
Ночью прошел робкий осторожный дождь. На рассвете, осмелев и взбодрясь, он энергично запрыгал по огромным, как батут, листьям банановых деревьев, пробежался по вывешенным на просушку полотенцам отдыхающих, но вскоре тихо увяз в гирляндах шерстяных колобков киви.
Появилась опечаленная Анна:
– Наша пустынница запретила подниматься к ней. Ночью на гору обрушился ливень. Скользко. Опасно. Как-нибудь в другой раз.
Жаль, конечно. Хотелось действительно искренне помочь.
Лишь много месяцев спустя, побывав в тех местах всего неделю, я понял, до какой степени заблуждался относительно всего, что касалось пустынножительства. А тогда, наездившись на «Фольксвагене» досыта и опустошив кошельки, мы возвратились домой, переполненные впечатлениями. Для меня самыми яркими оказались Наталия, поход к источнику и сообщение о медведе, разворотившем крышу келии.
Дома, не имея возможности связаться с затворницей, наладил через «одноклассников» переписку с Анной. Причину своего интереса к ее протеже назвал в первом же сообщении: хочу написать о нашем проводнике очерк. Анна отнеслась к моему желанию одобрительно: «Дай Бог, чтобы задуманное осуществилось. Хочется, чтобы люди знали о наших подвижниках, которые отреклись от мира, живут в горах с медведями и молятся о мире и нас, грешных».
Прошло восемь месяцев. В течение всего этого времени из сообщений Анны я узнавал немало драматических подробностей о подвижнической жизни Наталии. Но с очерком не спешил. Необходимо было узнать мнение самой героини об их достоверности и получить разрешение на огласку. И я стал всерьез подумывать о встрече.
Мои раздумья прервала мелодия мобильника. Но абсолютно необычным оказался голос:
– Это я, Наталия!
– Вот так неожиданность! Очень рад Вас слышать! Что случилось?
– Помогите!
От растерянности я ляпнул первое попавшееся:
– Материально?
– Нет-нет-нет! Советом!
Этот звонок и несколько попеременных в последующие два-три дня внесли существенную ясность в события на далекой абхазской горе.
Деревянная келия, построенная вдали от человеческих жилищ и преодолимых дорог, дала значительный крен. Стоявшая одной стороной на ровной земной поверхности, а другой – на бревенчатых сваях, стала опасно проседать в сторону склона. Трое мужчин, согласившихся помочь, поднялись к жилью пустынницы. Двое из них потоптались вокруг потрескивающего строения, поцокали языками и, взяв деньги, спустились вниз. Я, наверное, не единственный, к кому обратилась отчаявшаяся женщина. Но что мог посоветовать пенсионер-электрик по телефону за тридевять земель от необычного объекта?
– А жизненный опыт? А здравый смысл? – не отступала хозяйка келии, довольно подробно и толково описывая обстановку.
Пришлось поднапрячь воображение, припомнить хоть что-нибудь из ненавистного сопромата.
На следующий день радостное сообщение: «Ваш совет очень помог. Спаси, Господи!».
Да не совет, а простое человеческое участие…
И вот мое сообщение в одном из последних телефонных переговоров:
– Собираюсь приехать в начале августа. Наверстать несостоявшуюся встречу на горе. Познакомиться поближе…
– А пораньше нельзя? Ваша помощь как никогда нужна сейчас.
– Хорошо, я подумаю.

В Сухум я приехал утром 25-го июня. А на следующий день, переночевав в гостеприимном греческом доме встретивших меня приятелей Наталии, был с моим проводником Тимофеем «десантирован» на вездеходном УАЗе по труднопроходимой дороге в место нашего подъема в горы.
Перед восхождением мой рюкзачок сунул в свой «рыдван» мускулистый Тимофей, сдал меня спустившемуся для помощи напарнику Николаю, поделился с ним грузом и быстро пошел вверх. Вначале Николай пытался увеличить темп, но, оглядываясь назад, понял, что я не разделяю его намерения. Уж больно крутой была гора. Места, конечно, первозданные, дикие. Воздух после недавнего обильного дождя влажный, чистый, не испорченный цивилизацией. Деревья высокие, неохватные: каштан, бук… Неколючие кустарники – друзья, протягивающие свои ветви, как руки помощи. А вот тропа – сплошное коварство. Каменные скользкие вкрапления, замаскированные листвой, глинистая почва, уходящая из-под ног, продольные мокрые корни деревьев, предательски подставляющие подножки…
Но вот, пробираясь между кустов рододендрона, я, наконец, увидел келию – небольшой деревянный домик с двухскатной крышей, покрытой рубероидом. С десяток шагов от нее – летняя кухня-столовая под пленочным навесом. Здесь все трое – пустынница и ее помощники – терпеливо поджидали меня.
После монастырского обеда двое мужчин немедленно приступили к работе. Я, неприученный к такому распорядку дня, загрустил. Да и двухчасовой труднейший подъем на гору сказался существенно. Захотелось вытянуть ноги, поваляться после трапезы на диване, а там, глядишь, и соснуть. Наталия, подметив мое состояние, предложила нечто подобное на келейной веранде. Но я категорически отказался: ох, как не хотелось мне проявлять свою немощь перед этой неутомимой женщиной!
Но вскоре, озабоченная ремонтными проблемами, хозяйка нашла для меня вполне посильное занятие: растапливать в летней кухне металлические печи. Однако нужда в них была непостоянной. В паузы приходилось подключаться к добыче глины недалеко от келии. Она была нужна для сооружения фундамента под кирпичную печь внутри жилища. Наталия и здесь не упускала случая. Наполняя ведро глиной, приговаривала:
– Все умершие в келиях пустынницы похоронены недалеко от них. Вот и я копаю себе могилу.
В тот момент я воспринял слова женщины как черный юмор, не ощущая в них ни малейшего привкуса горечи. И это естественно. Я не боролся на протяжении более десяти лет, как Наталия, со смертельно опасной онкологической болезнью всеми доступными материальными и духовными средствами. Не впадал временами в отчаяние, как Наталия, когда сам процесс лечения высасывал из плоти и духа последние силы, и только упование на Господа и Его милость возвращали пустынницу к жизни. Я не жил годами в хрупкой деревянной келии на высокой горе, окруженной дремучими лесами. Не подвергался нашествию голодных медведей, разорявших крышу келии, чтобы залезть в чердачный склад за продовольствием. Не испытывал ужаса от треска внезапно покосившегося жилья, готового, казалось, вот-вот рухнуть и раскатиться по горному склону всеми своими бревнами, досками, брусьями. И не бросал во все стороны света клич о помощи (корыстной, бескорыстной, делом, советом, молитвой), как Наталия, никогда не терявшая надежды на отклик.
Вспомнились слова Анны: «Всегда удивлялась: матушка среди зверья там, такая хрупкая, больная. Она отвечала: я с Богом! Пусть никто не думает, что я от горя иду в горы, я иду туда от радости…».
На шестой день Тимофей покинул нас. Утром, вдали от келии, лицом к востоку, он долго и усердно молился.
Здесь, в горной пустыни, хранение безмолвия естественно. И несмотря на то, что в нашем случае такое духовное состояние людей значительно затруднено, некоторый порядок все же соблюдался. Молитвы… Ими сопровождалось почти каждое наше действо. А однажды, имея благословение от духовника, послушница Наталия провела службу, состоявшую из литургических песнопений. И Тимофей с Николаем ей в этом активно помогали.
Наконец наступил последний день наших работ на горе. Николай занялся ремонтом и укреплением лестницы на чердак. Я – укладкой дров, Наталья – чисткой посуды и переговорами с водителем УАЗа относительно времени его приезда к месту нашего спуска.
А ночь уже фактически наступила. Стал накрапывать дождь. Наталья прошла по коридору на веранду, привычно минуя незашитый половыми досками проем на высоком крыльце, и начала прикреплять пленку для защиты от дождя и ветра. Я за ее спиной с фонариком. И вдруг… она исчезла. С этого момента – прерывистые стоп-кадры: крик снизу, Наталия боком на нижнем продольном брусе, мое оцепенение, мгновенная реакция Николая, упавшая в проем женщина у него на руках, открытая дверь келии, сдержанные стоны несчастной на своем ложе.
И – начало ее мужественной борьбы за жизнь.
Звонок своему врачу: «Я, кажется, отбила почку». Вопросы, ответы, рекомендации. Но главная из них – как приговор: «Немедленная госпитализация!».
Я слушал все это ни жив, ни мертв. Как это?.. Ведь «Скорую помощь» сюда не вызовешь… Горы. Ночь, дождь. Крутой, скользкий, местами опасный спуск. Серьезно травмированная женщина и нуждающийся в непрерывном сопровождении старик… А Наталия между тем договорилась с водителем УАЗа насчет его экстренного приезда к месту спуска.
– Ну что, собираемся? А Вы – с нами? – обратилась она ко мне.
– А как же! – выпалил я, не задумываясь.
– Хорошо, может, поможете.
А был ли у меня выбор? Был, конечно: остаться! Но в тот момент я думал не о здравом смысле. Времени на анализ обстановки не было, да и не с кем: Наталия в горячке быстро пошла вперед. Я за ней. Но куда там! Ее налобный фонарик мелькал между кустами уже в метрах пятидесяти. За мной – догоняющий Николай. Он задержался, чтобы сложить инструмент и закрыть келию. Обогнал. Расстояние до его огонька постепенно увеличивалось. И вот, наконец, в метрах ста от меня два огонька рядом. Увеличиваю темп, теряя тропу, и врезаюсь в бурелом. Барахтаясь в нем, кричу:
– Николай, я сбился!
Огоньки замерли и вскоре стали расходиться: один вперед, другой назад. Я выбрался из завала и тут же наткнулся на покосившийся могильный крест. Огонек Николая пропал где-то за кустами. Кричу:
– Я у креста!
– Стойте там, никуда не уходите, я сейчас!
Огонек Наталии давно исчез из поля зрения. Дождь продолжал накрапывать. Подошел Николай:
– Крест – ориентир… Кажется, сюда…
Через две-три тщетные попытки мой спутник развел руками:
– Ничего не пойму. Где же тропа?
Больше часа мы тыкались, как слепые кутята, во все стороны света. Николай не новичок. Много раз он поднимался и спускался по одному и тому же маршруту, и не было случая, чтобы сбивался. Ходил, правда, только днем. Бывало, что и под дождем. Ночью – впервые… Первый блин? Нет, здесь что-то другое…
С тяжелым сердцем вернулись в келию. Переоделись в относительно сухое. И думали, думали, думали. Что с ней? Где она? Добралась ли? А по телефону автоответчик женским голосом на русском и абхазском: связь временно недоступна… недоступна… недоступна.
И вдруг на очередной вызов, как гром с ясного неба, голос мужчины:
– Слушаю.
– Ты Авок?
– Да.
– Наталию встретил?
– Она рядом.
– Слава Тебе, Господи! Как она?
– Нормально.
– Фу!.. Передай ей: мы в келии.
На смену тревожной радости пришла свинцовая усталость. Решили как следует выспаться. Николай взобрался в свои чердачные «апартаменты». Я нырнул в спальный мешок на веранде.
Утром встали поздно. Не спеша привели себя в порядок. Чем-то позавтракали. Звонок в больницу. Серьезно травмированную Наталию сначала не принимали. «Бомжиха» (будто не человек): вся в грязи (еще бы!) и без паспорта (забыла впопыхах). И только произнесение имени хорошо знакомого ей известного православного врача Сухума открыли двери больничной палаты…
…Спустившись через два с половиной часа на дорогу, мы услышали отдаленный рев застрявшего УАЗа пасечников, который к этому времени должен быть в городе, за сорок километров отсюда. Минут через 20, будто в ожидании нашего спуска, он вырвался, наконец, из плена и довез нас до места.
Оставив ненужные вещи в доме, мы тут же отправились в больницу к Наталии, по пути заехав на рынок за продуктами.
Увидев больную, беспомощно лежавшую на койке, я наглядно убедился, что ее решение немедленно спуститься с горы было единственно спасительным. В сегодняшнем ее состоянии, а то и гораздо худшем, в котором она находилась бы наверху, спуск оказался бы абсолютно невозможным.
Сейчас она лежала тихо и, измученно улыбаясь, обратилась ко мне:
– Вы уезжать не торопитесь. Бог даст, я скоро поправлюсь. Еще побалую Вас блинчиками. Побеседуем. Наверху было не до этого. Да и место такое – для безмолвия. Походим на море. А может, на велосипеде? У меня есть. Николай, как он?
– Да нормально.
– Вот-вот! А? Вы лучше на велосипеде: и быстро, и красота ведь!
Наталия даже немного оживилась.
Прощаясь, я сказал, что велосипед – это отличная идея, обязательно воспользуюсь, сто лет не ездил, а чтобы вот так к морю – ни разу…
Анализируя события ночного спуска, мы единогласно пришли к выводу: то, что произошло с нами – настоящее чудо, выглядевшее как удачное стечение обстоятельств. Нам нельзя было не заблудиться: благополучный проход мною ночью опасных участков вызывает большие сомнения. А в случае удачи – еще более сомнительный пятнадцатикилометровый марш-бросок до ближайшего селения по раскисшей ухабистой дороге с колеями и ямами, наполненными водой. Решение везти спустившуюся с горы больную немедленно, потеряв с нами связь, было единственно правильным. Да и самое благоразумное решение – мне остаться на горе и куковать в ожидании проводника – выглядит тоже едва ли заманчиво.
Через неделю больную выписали: гематома в области почки рассосалась, а сломанные ребра должны срастись и дома…
…На вокзал меня провожали оба. Выйдя из дома, мы направились в сторону моря. Там на перекрестке – автобус. Немного отставшая Наталия вскоре догнала нас и вручила мне на прощание букет алых роз…
Теперь их почерневшие лепестки горкой лежали на дачном журнальном столике – розы осыпались.
На опустевшем огороде я собрал в кучу остатки овощных растений, сухие ветки деревьев, кустарников. Сюда же, на самый верх положил бывшие розы. Снизу воткнул отработанные черновики воспоминаний о поездке и поднес к ним горящую свечу. Так совсем недавно я разжигал кухонные печи возле келии очаровавшей меня пустынницы.

PS. Пришло sms от Наталии: игуменья дала печника на три дня, надо подниматься.
На мой вопрос: а как же почка, сломанные ребра? Ее ответ от апостола Павла заставил меня глубоко задуматься: «Вся могу в укрепляющем мя Господе».

Олег Медведенко