Поэзия в красках и символах

1812 год – это время Отечественной войны, время противостояния русского народа и войска нашествию «двунадесяти языков», подчиненных Французской империи, на Россию. Тогда огромное значение приобрела партизанская война. Летучие отряды русских партизан фактически перерезали коммуникации гигантской армии вторжения и разрушали ее тылы. Офицер-партизан, лихой рубака и поэт Денис Давыдов императором Наполеоном Бонапартом был признан личным врагом, ибо много причинил невосполнимого вреда захватчикам. Отправляясь в очередной рейд, Денис Давыдов обязательно прикреплял на грудь вместо ордена образок святителя Николая Чудотворца Мирликийского. Он это делал отнюдь не из прихоти. Еще в самом начале партизанской деятельности группа всадников во главе с Давыдовым подверглась атаке… русских крестьян, принявших российских гусар за врагов, уж больно форма наших кавалеристов оказалась схожей с формой оккупантов, да и французский язык вполне был обиходным в разговорах дворян, даже и в военных походах.

Денису Васильевичу пришлось разбираться с проблемой. И помогла ему православная икона. Уж чего, чего, а ее-то крестьяне не путали ни с чем. И когда сами сидели в засаде и видели всадника с иконой великого святого, то и опускали вилы и острые косы, предназначенные для удара по французу, поляку или немцу. Свой едет, а не иноверец.

Издревле иконы почитаются православными людьми. А ведь когда-то в истории прошла целая эпоха иконоборчества: иконы уничтожались, а их защитники подвергались поношению, глуму, пыткам и мучительным казням. В VIII-IX вв. от Р. Х. в Византийской (Ромейской) империи, главенствующем государстве Европы тех лет, попытались насильно отучить православных христиан от любви к иконописи.

Иконоборчество, как широкое еретическое течение, возникло в первой половине VIII столетия от Р. Х., когда император ромеев Лев III Исавр своими указами запретил почитание святых икон. Недурственный полководец и хитрый политик, он больше руководствовался решением сиюминутных тактических государственных задач, чем религиозными мотивами.

Ситуация для Византийской империи сложилась напряженная. Снаружи она постоянно подвергалась нападениям Омейядского халифата (со столицей в Дамаске), возникшего на территории, некогда принадлежавшей Византии, но захваченной арабами-мусульманами. Внутри державы действовали многочисленные еретики: монофизиты и павликиане. Всех их объединяло отрицательное отношение к иконам Господа Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и святых Божиих. Ислам, монофизитство и павликианство восприняли серьезно иудейский запрет на изображение Бога. Монофизитство умаляло природу Сына Божиего, а павликианами и мусульманами иконопись примитивно воспринималась как идолослужение. Император Лев полагал, что, избавившись от икон в храмах, на улицах и площадях городов, он тем самым привлечет на свою сторону еретиков для участия в войнах  с омейядами, да и с мусульманами сможет наладить оптимальные отношения. Кроме того, правитель Византии, ранее потребовавший от всех иудеев перейти в христианство, подумал потрафить и им, ведь влияние еврейской диаспоры на торговлю и оборот денег в империи являлось значительным.

Первый бунт против иконоборчества состоялся в 726 г. от Р.  Х. в самом столичном Константинополе. Офицер-иконоборец по приказу императора отправился на одну из площадей, чтобы убрать горельефное изображение Господа нашего Иисуса Христа, распятого на Кресте. Военный кощунственно нанес топором три удара по голове Спасителя, за что был растерзан толпой. В ответ были схвачены 9 мирян (и мужчин, и женщин) и один монах. Их казнили. Протест против гонений на иконы расширился. Против выступили монастыри, что послужило поводом для борьбы с обителями и захвата властью монастырской собственности.

Лев Исавр добился ухода с патриаршего престола святителя Германа, протестовавшего против его политики. Но единства страны император-иконоборец не добился. Против его действий поднялся христианский Запад во главе с римским папой Григорием II. В «Хронографии» Феофана (VIII век) сообщается: «…нечестивый царь Леон начал говорить об уничтожении святых и досточтимых икон. Узнав о сем, Григорий, папа Римский, лишил его податей  в  Риме и прочей Италии и писал ему поучительное послание, что царю не должно вмешиваться в дела веры и изменять древние учения церкви, постановленные святыми отцами». На Востоке империи, казалось бы, все развивалось благополучно. Императору удалось притушить волнения и заставить замолчать православных богословов, называвших Льва «сарацински мудрствовавшим».

Гром грянул откуда не ждали. В защиту святых икон раздался голос из исламского Дамаска. Иоанн Дамаскин, служивший великим логофетом (смотрителем казны) у халифа, получивший великолепное богословское и иное образование в юности, наследовавший важнейшую должность в государстве от отца своего, Сергия Мансура, был хорошо известен и уважаем.

«Слова» и «Поучения», написанные святым Иоанном в защиту иконопочитания, разошлись по всему христианскому миру. Их по городам и весям развозили купцы, часто рискуя попасть под мечи иконоборцев. Их переписывали в монастырях, храмах и школах. Их читали люди образованные, а неграмотные крестьяне узнавали о содержании посланий Иоанна Дамаскина от своих друзей и соседей.

Лев III Исавр впал в безудержный гнев, узнав о проповедях папы Григория II и сочинениях преподобного Иоанна Дамаскина. Римский папа обличил василевса в полном богословском невежестве: «Если ты не научился от разумных, то научись от глупых. Пойди в школу, и дети тебя научат. Если ты там скажешь непочтительно о Христе и Божией Матери, то дети закидают тебя учебными досками». Это показалось всемогущему правителю очень обидным. Император приказал тайно отравить папу. Но это не удалось. Соратники римского первосвященника были начеку. А Иоанна Дамаскина византийский монарх придумал оклеветать перед халифом и устранить врага, так сказать, чужими руками. В Константинополе состряпали письмо, якобы написанное Иоанном, в котором он приглашал императора захватить Дамаск, чему и обязался всемерно поспособствовать. Подложное письмо Лев самолично отправил владетелю Дамаска с предостережением, сделанным, мол, в качестве жеста доброй воли и с целью укрепления межгосударственных взаимоотношений.

Халиф поверил злобному навету. Он приказал отрубить часть правой руки святому Иоанну (дабы последний больше ничего не мог написать вредоносного для халифата) и изгнал его с должности, на которой Дамаскин много лет честно служил.

Дамаскин выпросил у халифа отрубленную кисть десницы. Тот приказал отдать, сжалившись над несчастным. Дома преподобный Иоанн долго молился перед иконой Пречистой Девы, затем приложил отсеченную часть руки к телу и в беспамятстве провалился в сон. Среди ночных грез к нему пришла Пресвятая Богородица и произнесла: «Теперь ты здоров, и горя больше нет». Утром преподобный Иоанн Дамаскин обнаружил, что рука полностью срослась, только остался шрам на месте бывшего отсечения. Восторг, счастье, благодарность и благолепие захлестнули душу праведника. И под влиянием этих чувств он написал великолепную песнь в честь Богоматери «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь».

Халифу донесли о чуде. Он призвал Иоанна к себе, попросил прощения и предложил продолжить службу, обещая наградить невинного страдальца и золотом, и домами, и рабами. Но Иоанн Дамаскин отказался и выпросил разрешения уйти в монастырь. Халиф вынужденно согласился.

Уже в обители Иоанн приложил отлитую из серебра кисть руки к иконе Пречистой Девы Марии в память об исцелении. Так и возник чтимый среди православных христиан образ Пресвятой Богородицы «Троеручица».

Преподобный Иоанн Дамаскин вошел в историю Церкви как  выдающийся богослов, гимнограф и православный поэт. Неслучайно замечательный поэт XIX века Алексей Константинович Толстой создал поэму «Иоанн Дамаскин», где есть строки:

Не солнце красное встает;

Не утро светлое настало;

Не стая лебедей взыграла

Весной на лоне ясных вод;

Не соловьи, в стране привольной,

Зовут соседних соловьев;

Не гул несется колокольный

От многохрамных городов, –

То слышен всюду плеск народный,

То ликованье христиан,

То славит речию свободной

И хвалит в песнях Иоанн,

Кого хвалить в своем глаголе

Не перестанут никогда

Ни каждая былинка в поле,

Ни в небе каждая звезда.

Ярость иконоборцев в итоге сошла на нет. Эту ересь Церковь разгромила. И, как знать, прикрепляя образок к своей груди, офицер и пиит Денис Давыдов спустя тысячу лет не вспоминал ли другого поэта – преподобного Иоанна Дамаскина.

И не прав философ XX столетия Евгений Трубецкой, назвавший иконопись «умозрением в красках». Она – поэзия в красках и символах, поэзия прорыва горнего мира в дольний.

Александр Гончаров