Паломничество к истине
115 лет назад, 29 ноября 1898 года, родился выдающийся английский писатель Клайв Стейплз Льюис. Он был преподавателем и публицистом, филологом и богословом, но мировую славу ему принес цикл книг «Хроники Нарнии». Благодаря «Хроникам», а также многочисленным эссе он признан самым влиятельным христианским апологетом XX века.
Путь в Нарнию
Если вспомним наиболее оригинальных английских писателей, то увидим, что многие из них ирландского происхождения: Джонатан Свифт, Бернард Шоу, Джеймс Джойс. Всех их отличала парадоксальность мышления, настойчивость в поисках и утверждении истины, стремление идти против течения, против интеллектуального мейнстрима, выражаясь современным языком.
Клайв Льюис родился в Белфасте, в Северной Ирландии, приехал в Англию получить образование. По окончании университета защитил диссертацию и всю жизнь преподавал в Оксфорде и Кембридже английский язык и историю английской литературы. Его обращение к вере случилось по-ирландски резко. Одним сентябрьским вечером 1931 года он долго беседует о христианстве со своим ближайшим другом Дж. Р. Р. Толкиеном, ревностным католиком, и, по собственному признанию, становится христианином. Сразу и навсегда. Правда, оказывается не в католической, а в протестантской англиканской церкви, и, что уж совсем невероятно, начинает писать совершенно православные по духу книги!
Мир Нарнии – это мир, где в центре незримо присутствует Христос. Это исследование пути детей и взрослых к единственной спасительной истине, которая есть Христос. В эссе «Просто христианство» Льюис скажет: «Вы должны сделать свой выбор. Либо это был и есть человек, либо Сын Божий… Но давайте не морочить себе голову, что он был великим нравственным учителем. Он не оставил нам для этого никаких причин». Совершенно православная мысль: спасает только Бог, а не нравственное учение, не вера и дела человеческие.
В христианском взгляде на мир Льюис считал необходимым сочетание веры и рассудка: «Вера – искусство держаться тех убеждений, с которыми разум однажды согласился, независимо от того, как меняется настроение…». Наверное, это и есть покаяние, когда в человеке меняется не настроение, а само его сердце, предающееся Богу.
Сложен путь души к истине: «Бог – наше единственное утешение, и ничто не вызывает в нас большего ужаса, чем Он; в Нем мы сильнее всего нуждаемся и от Него же больше всего хотим спрятаться. Он – наш единственно возможный союзник, а мы сделали себя Его врагами».
Кроме произведений, утверждающих истины христианства, особо стоит сказать об уникальном опыте Льюиса в своеобразном «апофатическом» богословии – доказательстве истины «от противного».
Хроника смуты
В 1942 году, несмотря на военное время, вся Англия читала и обсуждала небольшую книжку Льюиса «Письма Баламута» – настолько она была неординарна. Один простодушный пожилой читатель даже прислал автору возмущенный отзыв: помилуйте, но это ж какая-то бесовщина.
Да, глубокий христианский анализ духовного состояния современного европейца писатель проводит с позиции… дьявола. Старый бес Баламут дает советы племяннику, начинающему искусителю, по поводу того, как смутить душу, увести от Бога незаметно от нее самой, внушив соответствующие мысли. Что обеспечивает полное поражение человека?
Прежде всего, отсутствие духовного трезвения: постоянно меняющиеся чувственные впечатления и возбуждение чувств, пусть и благоговейных. Затем – самоанализ, бесплодное самокопание, как будто мы не знаем, что проникнуты грехом и ничего хорошего от себя лично ждать не можем. Или в хорошем настроении – фантазии о своих добродетелях, которые уводят от покаяния. Унылое заблуждение по поводу «бессодержательности» жизни, скука, тяготение «обычностью» вещей – тоже бесовское наваждение. Вообще уныние как проявление безволия – страшная вещь. «Удерживай волю подопечного подальше от разума!» – наставляет дядюшка-бес.
Льюис указывает на огромный духовный вред как прагматичного подхода к вере, когда вера является только средством, а целью все равно остается мир (приятно быть добродетельным), так и «мистического кайфа». Нередко мы встречаем в церковной среде эдакую христианскую мечту, самовлюбленное упоение тем, что вот «мы, верующие», из какого-то иного теста, так сказать, несмь якоже прочии человецы. В общем, спасенные уже.
И еще одно неожиданное предостережение. Мысли о будущем, тревога за будущее и даже, казалось бы, похвальное стремление положить свою жизнь на алтарь будущих времен – все это на руку врагу рода человеческого. С присущей афористичностью Льюис утверждает: «Настоящее – это та точка, в которой время касается Вечности… Только в данном мгновении людям предложена свобода. Меньше всего напоминает Вечность именно будущее. Это самая эфемерная часть времени». Тонкое замечание: «Грех всегда устремлен в будущее». Сравните: святые отцы единодушно говорят, что грех есть не столько сам поступок, сколько решимость его совершить.
Наставления Баламута, к счастью, прошли даром. Не удалось его ученику погубить душу, которая смирением стяжала Благодать, и не страшны ей никакие дьявольские козни. Зато верующий человек получил еще один важный урок в искусстве «внимать себе».
Можно прочитать десяток брошюр по аскетике и остаться равнодушным: ну да, все вроде бы давно известно. «Письма Баламута» спокойно не закроешь. Такое ощущение, что бесовский разбор полетов – это репортаж с фронта борьбы против тебя лично!
Надо признать, Льюис был не только талантливым писателем, но и замечательным педагогом, и, кстати, всегда интересовался школьными проблемами. Вот здесь необходимо сделать пространное отступление.
«Школа будущего»?
В современной школе шагу не ступить без понятия «проект». На педсовете проблемы проектирования, качество работы – это количество призеров конкурсов проектов. В учительской – постеры с бодрым слоганом «Школа будущего – школа проектов». Вспоминается один пушкинский эпиграф: «Да кто его отец?»
Отцом проектного метода обучения является Джон Дьюи (1859-1952) – американский философ-идеалист, один из ведущих представителей прагматизма. Какими же идеями обогатил он человечество?
В области философии Дьюи резко выступал против Аристотеля, поскольку тот логические законы рассматривал как отражение законов бытия. Дьюи объявил основой «способ действий», «исследование». Человек начинает мыслить только тогда, когда ему приходится преодолевать трудности материального порядка. Идея имеет ценность лишь постольку, поскольку приносит практическую пользу.
Далее философ отвергает «отжившее» представление о том, что задачей науки является раскрытие объективных законов, что они отражаются в научных теориях. Главное, чему должны удовлетворять все инструменты деятельности, – «соответствовать» цели, быть полезными.
Не забыта и религия. В 1933 году Дьюи участвовал в создании гуманистического манифеста, основная идея которого в необходимости создания новой нетрадиционной религии, направленной исключительно на мирские ценности. «Религиозное» – это особое качество опыта, истоки его коренятся в чувстве страха, которое овладевает человеком в этом ненадежном мире. Так что Дьюи позволяет существовать Богу в целях практических.
В области морали полный плюрализм. Нет единственно возможного «высшего блага». Даже заповеди «не убий», «не укради» не имеют абсолютного характера. Правда, основные, милые сердцу блага все же указываются: здоровье, богатство, честь, доброе имя, высокая общественная оценка, образованность, умеренность, доброжелательность. Чем не портрет современного американца?
У Аристотеля, кроме основной профессии философа, была вторая, учительская: он воспитал Александра Македонского. Дьюи, без преувеличения, взрастил нынешнюю американскую нацию. В США он непререкаемый авторитет в области педагогики. В ней во главе угла воспитание личности, умеющей «приспособиться к различным ситуациям» в условиях свободного предпринимательства: «истинно то, что полезно». Обучение сводится преимущественно к игровой и трудовой деятельности, где каждое действие ребенка становится инструментом его познания, собственного его открытия. Пусть каждый изобретает свой велосипед и радуется. Никаких скучных программ, никаких усилий – игры, импровизации, экскурсии, художественная самодеятельность!
И эту настолько примитивную, насколько и вредную философию мы пытаемся сделать философией российского образования. Причем уже во второй раз.
Еще в 1923 году нарком просвещения А. В. Луначарский приглашал Д. Дьюи в качестве советника по вопросам построения новой советской школы. Н.К. Крупская его очень жаловала. Тогда инновация не удалась: приобретший влияние Сталин вернул старую русскую школу – восстановил в правах железные единые учебные планы и программы, основанные на фундаментальной науке. Что позволило в начале 1942 года вчерашних десятиклассников посадить в учебные классы военных училищ и за 6-8 месяцев пройти с ними основной курс. Через полтора года (!) они вывели к границе Западной Европы самую мощную в мире армию. Если бы «упрощали сложные явления жизни» и опирались «на жизненный опыт ребенка» – Гитлер и педагогов, и учащихся быстро «приспособил» бы к своим интересам.
Теперь нас снова склоняют заняться художественной самодеятельностью.
Льюис против Дьюи
Но должно быть нечто позитивное в этой модели, чем-то она привлекательна? Несомненно. Так, Д. Дьюи утверждал, что образование – важнейший инструмент предоставления гражданам «равенства возможностей» и формирования демократии. Вот она, фишка либерального сознания, которой можно манипулировать как угодно – равенство!
Именно по этому поводу у Льюиса есть блестящее эссе, написанное в продолжение «Писем Баламута» от лица того же персонажа – «Баламут предлагает тост». Писатель вновь обращается к теме завуалированной бесовщины, которая оказывает все большее влияние на человеческие умы. Читаешь и думаешь: как хорошо, что Россия – «отсталая» страна, и льюисовский сарказм стал актуальным для нас на полвека позже.
Во-первых, дьявол у Льюиса не щадит человеческого самолюбия: «На равенство ссылаются только те, кто чувствуют, что они хуже. Фраза эта именно и означает, что человек мучительно, нестерпимо ощущает свою неполноценность, но ее не признает… Молодые существа нередко подавляют вкус к классической музыке или хорошей литературе, чтобы он не помешал «быть как люди»; те же, кто хотел бы стать честными или чистыми, сдерживают себя, чтобы не отличаться от других, не выделяться, не выставляться, не выпендриваться. Неровен час, станешь личностью. Какой ужас!»
Во-вторых, Льюис указывает на разрушительное для личности воздействие принципа «я не хуже тебя». Баламут удовлетворенно отмечает: «Уловив тенденцию, легко предсказать, что выйдет, особенно с нашей помощью. Нынешнее образование стоит на том, что тупиц и лентяев нельзя унижать, другими словами, — нельзя, чтобы они догадались, что хоть в чем-то отличаются от умных и прилежных. Какое бы то ни было отличие надо скрывать. Как? На разных уровнях – по-разному. На выпускных экзаменах в университете вопросы ставят так, чтобы ответил каждый. На вступительных – так, чтобы каждый мог поступить в университет, независимо от того, намерен ли он пользоваться высшим образованием. Школьникам, которым не по уму грамматика или арифметика, позволяют заниматься тем, чем они занимались дома, скажем, лепить куличики и называть это «моделированием». Главное, никак и ничем не намекнуть, что они отличаются от тех, кто учит уроки. Какой бы чепухой они ни занимались, надо относиться к ней «также серьезно»… Мало того, успевающих учеников скоро будут оставлять на второй год, чтобы не травмировать прочих… В общем, дурак имеет право учиться вместе с ровесниками, а мальчик, способный понять Эсхила или Данте, пусть слушает, как он читает по складам: «Кош-ка си-дит на о-ко-шке».
В заключение старый бес резюмирует: «Короче говоря, когда демократический принцип «я не хуже» внедрится как следует, можно рассчитывать на то, что образования вообще не будет. Исчезнут все резоны учиться и страх прослыть неученым. Тех немногих, кто все-таки жаждет знания, поставят на место, чтобы не высовывались. Да и учителям (точнее, нянькам) будет не до них — сколько кретинов надо подбодрить, сколько тупиц утешить! Нам больше не придется пестовать в людях самодовольство и невежество. Сами управятся».
Без комментариев, что называется.
Дело не только в образовании. Гораздо опаснее, что описанное состояние души «заведомо исключает смирение, милость, радость, благодарение и благоговение, — словом, перекрывает едва ли не все дороги к Богу…» Льюис вовсе не унижает «тупиц» (это речь персонажа). Он говорит о доверии Промыслу, распределяющему способности не по понятному демократическому принципу, а по какому-то иному, который мы должны постичь, если не желаем творить свою волю, а неустанно повторяем «да будет воля Твоя».
В великолепной «Свадьбе в Малиновке» атаман Грицко провозглашает политическую программу: «Я стою за свободную личность». Собравшиеся на площади крестьяне делают единственно верный прогноз: «Грабить будут!» Под лозунгом свободного развития российское образование подвергается сегодня неслыханному ограблению. Кто говорит, что проект – это плохо? Это хороший частный способ реализации детского таланта, но за пределами основной учебной деятельности, благодаря накопленным в ней знаниям и не в ущерб ей. Плохо, что «лепить куличики» становится предпочтительнее, чем решать квадратные уравнения.
Фигурист поет, певец пытается устоять на коньках, экономист назначается министром обороны. Ну а второклассник работает над проектом выращивания лука на зимнем подоконнике, с постановкой целей, задач и выдвижением гипотезы о том, что же должно вырасти. Вполне в духе времени – времени всеобщей профанации. Если среди современников некому сказать о таких простых вещах, давайте обратимся за поддержкой к тем предшественникам, кто видел больше. Будем перечитывать Льюиса.
Галина Иванникова
