Освальд Шпенглер: падение Запада и православие
29 мая 2015 года исполняется 135 лет со дня рождения выдающегося немецкого мыслителя Освальда Шпенглера. Собственно, популярность ему принесло издание в 1918 году первого тома книги «Закат Европы». Другие варианты перевода – «Закат Запада», «Падение Запада». Данный труд появился удивительно вовремя – Европа оказалась потрясена самой кровавой и самой бездушной войной за всю ее историю – Первой Мировой. А на горизонте уже замаячил страшный призрак Второй Мировой войны. Но уже Первая показала, что от эпохи «войн по правилам» остались лишь рожки да ножки. Массовое истребление людей, техника смертоубийства (включившая в себя отравляющие газы), псевдопатриотические психозы и прочее заставили современников Шпенглера воспринять его работу весьма и весьма серьезно.
Освальд Шпенглер показал, что культура вырождается в «цивилизацию» и в конце концов история как бы застывает, не производя ничего нового. А результатом такой подзамороженной истории и становятся мировые бойни (во всяком случае, современники историософа его мысли во многом поняли так).
Шпенглер приписал западной культуре наличие некоей «фаустовской» души. Для ученого Фауст (естественно, из Гете) при всех недостатках казался личностью героической и страдающей, прогрессивной и деятельной. Но куда же испарилась эта «фаустовская» душа сейчас, в XXI столетии? Запад превратился в цивилизацию, увлеченную комфортом, утомленную самой жизнью, внерелигиозную и абсолютно паразитирующую на достижениях предков. Если угодно, Фауст Гете уступил главную роль на сцене Европы Фаусту Марлоу. Первый Фауст, хотя и прибег к помощи демона, все же умел любить и ненавидеть. Второй Фауст гораздо гаже. Он не прочь прибегнуть к помощи потусторонних сил, но требует от них не знания, а золота, вина и распутниц. Гей-парады и ювенальная юстиция – это порождения умов, подчинившихся Фаусту Марлоу. Денежная цивилизация превратила в товар все и вся: и чувства, и совесть, и добро, и зло. Попрано оказалось то, что делает человека человеком. Шпенглер предвидел отдаленные перспективы сего, но четко не обрисовал их ни в первом, ни во втором томах книги своей. Хотя и подошел близко, отметив, что «поток существования оказывается уловленным каменными клетками города, и начиная с этого момента деньги и дух перенимают историческое лидерство. Героическое и святое с символическим размахом их раннего явления становятся редки и отступают в узкие кружки. На их место приходит прохладная буржуазная ясность».
Надо сказать, что Шпенглер на самом деле являлся талантливым эпигоном, подражателем. Его бедою являлось незнание русской истории и слабое понимание православия. Православные российские философы А.С. Хомяков, Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, Л.А. Тихомиров, следуя за святоотеческим учением, сумели создать более весомую и значительную панораму и перехода от культуры к цивилизации, и существования локальных культур и противоречивости истории как процесса. Даже конец Запада и европейской цивилизации у того же Леонтьева прописан ощутимее и трагичнее: «Однородное буржуазное человечество, <…> дошедшее путем всеобщей, всемирной однородной цивилизации до такого же однообразия, в котором находятся дикие племена, – такое человечество или задохнется от рациональной тоски и начнет принимать искусственные меры к вымиранию… или начнутся последние междоусобия, предсказанные Евангелием…; или от неосторожного и смелого обращения с химией и физикой люди, увлеченные оргией изобретений и открытий, сделают наконец такую исполинскую физическую ошибку, что и «воздух, как свиток, совьется», и «сами они начнут гибнуть тысячами» (письмо к К. А. Губастову от 15 марта 1889 г.).
Все же Освальда Шпенглера вряд ли стоит обвинять во всех грехах. Он ведь порождение цивилизации, отказавшейся от Господа Бога и от христианства. Вот она – атмосфера, в коей пришлось писать немецкому исследователю: «В Европе Ренан, Штраус и Древе пишут хулы на Христа легко, свободно и красиво и как ни в чем не бывало доживают свой век спокойными буржуа. Там во время публичных диспутов на эстраде решают вопрос об историческом существовании Христа, а сами в это время кушают бутерброды и пьют пиво. Европейский Иуда, предав Христа, спокойно прячет сребреники в карман и обращает их потом в доходную ренту» (Архиепископ Иларион (Троицкий)).
Самодовольство и эгоизм Европы в вопросах духовной сферы, увлечение экономическим материализмом, неразличение высокого и низкого и языческое преклонение перед наукой не могли позволить Шпенглеру узреть настоящую Истину и в культуре, и в истории. Отсюда возникает и ошибка ученого, приписавшего Россию исключительно к Азии, а православие к «магизму».
Но все же Освальд Шпенглер как-то интуитивно обнаружил очень важную вещь, сделал существенное наблюдение, которое является актуальным и для России, и для Запада нашего мира. Он и раскрыл сие на примерах Льва Толстого и Федора Достоевского: «…Достоевский был крестьянин, а Толстой – человек из общества мировой столицы. Один никогда не мог внутренне освободиться от земли, а другой, несмотря на все свои отчаянные попытки, так этой земли и не нашел.
Толстой – это Русь прошлая, а Достоевский – будущая. Толстой связан с Западом всем своим нутром. Он – великий выразитель петровского духа, несмотря даже на то, что он его отрицает. Это есть неизменно западное отрицание. Также и гильотина была законной дочерью Версаля. Это толстовская клокочущая ненависть вещает против Европы, от которой он не в состоянии освободиться. Он ненавидит ее в себе, он ненавидит себя. Это делает Толстого отцом большевизма… Ненависть Толстого к собственности имеет политэкономический характер, его ненависть к обществу – характер социально-этический; его ненависть к государству представляет собой политическую теорию. Отсюда и его колоссальное влияние на Запад. Каким-то образом он оказывается в одном ряду с Марксом, Ибсеном и Золя… Достоевского не причислишь ни к кому, кроме как к апостолам первого христианства. Его «Бесы» были ошиканы русской интеллигенцией за консерватизм. Однако Достоевский этих конфликтов просто не видит. Для него между консервативным и революционным нет вообще никакого различия: и то, и то – западное. Такая душа смотрит поверх всего социального. Вещи этого мира представляются ей такими маловажными, что она не придает их улучшению никакого значения… Подлинный русский – это ученик Достоевского, хотя он его и не читает, хотя – и также потому что – читать он не умеет. Он сам – часть Достоевского.
Если бы большевики, которые усматривают в Христе ровню себе, просто социального революционера, не были так духовно узки, они узнали бы в Достоевском настоящего своего врага. То, что придало этой революции ее размах, была не ненависть интеллигенции. То был народ, который без ненависти, лишь из стремления исцелиться от болезни, уничтожил западный мир руками его же подонков, а затем отправит следом и их самих – тою же дорогой; не знающий городов народ, тоскующий по своей собственной жизненной форме, по своей собственной религии, по своей собственной будущей истории. Христианство Толстого было недоразумением. Он говорил о Христе, а ввиду имел Маркса.
Христианство Достоевского принадлежит будущему тысячелетию».
К сожалению, Шпенглер читал произведения русских литераторов, но почти ничего не слышал о русской святости (святого праведного Иоанна Кронштадтского он упоминает лишь вскользь). Иначе бы он понял, что за «христианством Достоевского» скрывается христианство Сергия Радонежского, Серафима Саровского и Оптиной пустыни.
Но все же Шпенглер доказывает, что будущее, самобытное будущее России может быть связано только с «Иоанновым христианством», то есть с Иоанном Богословом, то есть с православием. Шпенглер таким образом высказывает мудрость, недоступную нашим доморощенным «мудрецам» XXI века, постоянно нападающим на Русскую Православную Церковь в средствах массовой информации.
Говорят, для того, чтобы понять ценность имеющегося, надо иногда посмотреть на него со стороны. Тем, кто не желает принимать православие и Церковь, вероятно, полезно реально отойти чуть-чуть направо или налево и приглядеться к ним с помощью Шпенглера. А еще лучше было бы никуда и не отходить, но прикоснуться к наследию святых отцов, вкусить его, погрузиться в него… Сделать шаг к России, к Церкви, к Господу нашему Иисусу Христу… К храму… К своей душе.
Александр Гончаров,
к.ф.н., доцент кафедры журналистики СОФ ВГУ