Остатки рая на земле
Гости у брата Геронтия, хоть и изредка, но все же бывают. Одним летним теплым вечером моего друга-монаха посетил другой черноризец, давний друг брата Геронтия: брат Онисим.
Это был худощавый среднего роста статный монах с небольшими усами и редкой бородкой. В своих круглых очках с тонкой оправой и клетчатом жилете поверх серого подрясника он больше напоминал профессора духовной академии, нежели монаха.
– Христос посреди нас! – поприветствовал он нас, открывая калитку «маленького скита» брата Геронтия.
– Есть и будет! – ответил с улыбкой хозяин. – Проходи-проходи, брате. Давненько мы не видывались. Будто бы вечность минула с той поры, когда мы вместе подвизались в одной обители.
– Так и есть, старче. Будто бы вчера все было, а минула уж целая вечность. Частенько я сижу вечерами и думаю: «А что, если Господь сегодня заберет мою душу? А я ничего и не сделал в этой жизни доброго». Ничего не успел. Понимаешь? Постился как зря, молился еле-еле. А время бежит…
– Сокрушение о грехах тоже добродетель. Не каждый осознает свою немощь. Не печалься, брат Онисим. Господь милостив и видит нас насквозь: какие в сердцах наших скрываются желания и какие скрываются в нас помышления. Давай-ка чаю выпьем? Прости мне мое негостеприимство.
Брат Геронтий суетливо пошел на кухню, и мы услышали звон чашек и звук закипающего чайника. Я же с благословения хозяина расстелил на небольшом столике скатерть.
– Я тоже к тебе не с пустыми руками прибыл, брате. Знаю не понаслышке, как ароматен и вкусен твой чай, а потому…
Брат Онисим достал из своего кожаного портфеля («Он и правда похож на профессора», – невольно подумал я) несколько мешочков с сухофруктами – инжиром, курагой, черносливом, манго и другими – и начал их выкладывать на стол. Затем на столе появились различные орехи и, наконец, разноцветные лукум и чурчхела.
– А помнишь, брате, святой Иоанн Кронштадтский говорил: «Цветы – это остатки рая на земле»? Не согласен я с ним в этом вопросе. Разве плоды деревьев не из того же сада? И прежде, чем созреют вкуснейшие плоды, не цветут ли деревья в саду? Мы по-прежнему живем в райском саду, но из-за своих грехов не видим этот сад и не бережем его, – так размышлял брат Онисим вслух.
– Я бы в твой список добавил мед, ягоды и много разных сладостей, – отозвался брат Геронтий на размышления своего друга. – И они – из того же дивного сада, и они – дивные Божьи творения.
– Постойте, братия, – не выдержал я. – Читал я в одной умной монашеской книге, что есть такой грех: чревоугодие. Ведь любовь ко всяким сладостям и вкусностям – это чревоугодие? Или опять я что-то путаю? Вот брат Геронтий говорит, что зря я детективы читаю – но в них все понятнее, чем в этих духовных терминах. Разъясните мне, обывателю: любить сладости – это грех?
– Ты монашеские книги читал? И даже лопаты не нужно было? Вот это да-а-а! – с удивлением протянул брат Геронтий. – Никак вразумился? А знаешь что? Неси-ка сюда словарь. Тот самый, в котором мы про искушение и наказание читали.
Я принес из шкафа толстую книгу и раскрыл ее на букве «Ч». «Чревоугодие – объедение, пьянство, несохранение постов, нарушение воздержания и излишняя любовь плоти и чрева, из коих составляется самолюбие, от которого, в свою очередь, развивается неверность Богу, Церкви, добродетелям и людям», – было написано в словаре.
– Нет никакого греха в том, чтоб питаться вкуснейшими дарами райского сада под названием планета Земля, в котором мы и ныне живем, – произнес, улыбаясь, брат Онисим. – Ешь, не смущаясь, но не объедайся чересчур, да за все Бога благодари. И будет тебе счастье.
В тот вечер мы сидели долго. Иноки вспоминали события прошлого и делились переживаниями происходящего, а я лишь слушал да подливал им чай. Когда я наливал очередную чашку чая брату Онисиму, он внезапно повернулся ко мне и с улыбкой произнес: «Нет, друже, я не профессор».
Монах Илия (Каунников)
