Не могу сказать «прости»

Валерий Сергеевич Фоменков в оторопи застыл перед величавой заснеженной елью. Он никак не мог понять, как очутился в старом парке на окраине города, полузаброшенном и редко посещаемом приличными горожанами, но ставшим прибежищем бомжей и алкашей.

Коммунальщики давно перестали обращать внимание на парк. Дорожки, конечно, никто чистить и не собирался, а тропинки на снегу протоптали сами прохожие.

Впрочем, имелись еще две лыжни, накатанные любителями зимнего спорта, заледеневшие и тоже удобные для хождения в обычной обуви. И вот, стоя на такой лыжне, Фоменков, развернувшись чуть вправо, смотрел на ель в совершеннейшем недоумении.

Последнее воспоминание, что вилось в голове, отправляло мужчину в офис родной конторы, где он вдрызг поругался с непосредственным своим начальником Владимиром Петровичем Березиным, которого за глаза именовал «Вовкой». Но на это, по своему собственному мнению, Фоменков имел полное право, ибо Березина знал с детства: вместе учились в школе, вместе отслужили в армии, вместе поступили на один факультет инженерного института. Правда, в «святые девяностые» пути-дороги временно разошлись – Березин занялся челночным «бизнесом», а Фоменков продолжил учиться уже в аспирантуре.

Когда Валерий Сергеевич защитил кандидатскую, то оказалось, что с работой по профилю – полный швах. И тут как раз выручил друг, позвавший трудиться над внутренним дизайном для коттеджей «новых русских», ведая, что Фоменков отлично умел рисовать.

Дело пошло на лад. И фирма получила известность не только в области, но и по всей России.

К 45 годам Валерий Фоменков вполне мог себя чувствовать состоятельным человеком, счастливым в семье и друзьях.

Однако недавно Фоменков стал все сильнее и сильнее раздражаться, орать на сотрудников компании вне зависимости от должности. Безобидную секретаршу босса, Еву Станиславовну, Валерий Сергеевич обозвал прилюдно «мерзавкой» за то, что та тайком курила на рабочем месте. Фоменков мнил себя сторонником здорового образа жизни и вообще либерально настроенным человеком, а потому считал вправе указывать, как себя должны вести другие люди, конечно же, по его стандартам.

Хуже всего оказалось то, что свое раздражение Фоменков принес и в семью – стал нетерпимым к вопросам дочек-близняшек, пытавшихся узнать что-то интересное от любимого папы, а на супругу начал ворчать попусту.

И вот сегодня произошел большой срыв. Из-за незначительного замечания Березина по поводу одного дизайнерского проекта, Фоменков вспылил, послал «Вовку» матом в дальние края, заявил, что увольняется из-за того, что контора работает без выходных. Затем он, запихнув свои руки кое-как в модное пальто, а спортивную шапку в карман, вылетел из офиса, забыв борсетку с документами, карточками, деньгами и ключами. Проскочил мимо своей «ауди» и как в чаду кинулся туда, куда ноги несут…

На вершину ели сел снегирь, стряхнув снежок на землю. Фоменков снегирей не видел «сто лет», но даже птица его разозлила. «Кыш», – почти прокаркал он. Снегирь, как показалось, задорно подмигнул, лениво порскнул да и отправился воздушной дорожкой по своим птичьим делам.

Валерий, скользя в ботинках по лыжне, тронулся к выходу из парка. В уме воцарилась совершенная пустота. Наконец он перепрыгнул с лыжни на тропинку, струящуюся мимо рядка дряхлых скамеек, поскользнулся, еле удержал равновесие и громко высказал все нехорошее, что думает о парке, снеге, елках-палках и начальстве. Причем непечатными словами.

Вдруг Фоменков услышал голос сзади: «Раб Божий Валерий, подь сюда».

Человек обернулся. На скамейке, совершенно свободной от снега, обнаружился сидящий старичок в валенках, потертом пуховике с чужого плеча, на голове которого расположился классический русский «треух».

Рядом со скамейкой примостился веник. Валерий Сергеевич отметил, что, видимо, этим самым орудием уборки старичина и освободил ее от снежного покрова. На плече деда прикорнул знакомый снегирь, а на коленях разместился с удобством кот, такой же облезлый, как и его хозяин.

Не гадая почему, «ведущий менеджер» и «дизайнеров командир» подошел к старику и примостился рядом.

– Ты меня знаешь, дед? А я тебя нет.

– Как знать, раб Божий Валерий, может, мы у батюшки Евгения виделись в храме.

– Врешь, старик. Я к обедням вашим не ходок. И не поклонник твоих попов. И память не пропил покуда. Не видел тебя раньше.

– Да мне все равно, поповец ты или беспоповец, или антипоповец. Беда у тебя. Зависть душеньку гложет. Бес окаянный хвост подложил, так и рычишь на всех аки зверь лютый, аж пламень из ноздрей прыщет, как у левиафана.

– Какая беда? Какая зависть?

– Вовке своему завидуешь. Мол, он и хозяин фирмы, и денег больше имеет, и тем не кичится. Оттого и гневаешься. И жизнь свою разрушаешь, и семью разладом портишь, и друзей теряешь. Привык сытно есть, сладко пить, да и от работы отлынивать. Оно, вишь как, собака бесится с жиру. А тебе Бог дал талант людям отраду приносить. Вспомни, как радовалась многодетная мамаша-предпринимательница, когда ты ей разукрасил детскую комнату! И ребятишкам ее все понравилось!

Фоменков нехотя задумался. Сердце неожиданно подкатило к горлу: «Прав, прав дед на все сто процентов». И душа заныла: «Чего я творю? Мне же и самому это противно!»

– А что же делать-то, дедушка?

– Утихомириться сперва. Молитовку прочесть: «Господи, милостив буди мне грешному».

Да пойти и попросить прощения у Вовки, Евы, супружницы, и девочек твоих. Поверь, поможет наверняка. Потом же в церковь какую-никакую пойти. Исповедоваться, покаяться.

– Не смогу я так. С юношеских лет разучился говорить «прости». Судьба отучила.

– Ой ли? На судьбу все свалил. А человек – «образ и подобие Божие», никому не подвластен, кроме воли Господней. Бог не судьба, прощать любит и от людей того же хочет.

– Я попробую.

– Попробуй, Валера, попробуй. Легче станет. Поезжай сейчас же к Вовке домой.

Фоменков замялся.

– Я деньги забыл и машину оставил у офиса.

– Ничего, мил-человек. У меня есть сто рублей. Бери. Я не горюю. Пенсии хватает.

– Я верну.

– Ты езжай, езжай, не рассуждай!

Стыдясь, взяв «сотку», Валерий Сергеевич поднялся со скамейки. «Надо же, и не примерз вовсе!» – подумал он и устало двинулся вон из парка. Тут он вспомнил, что не спросил, как зовут старика, да и не поблагодарил его.

Мужчина бросил взгляд на скамейку, но ни старичка, ни кота, ни снегиря не было и в помине. Валерий неумело самопроизвольно   перекрестился…

Пока маршрутка вертелась по городку, Фоменков, прислонившись виском к стеклу, постоянно думал: «Не могу я. Не могу сказать “прости”. И почему я, а не Вовка?»

К дому Березина от остановки Валерий Сергеевич подбирался с гигантским напряжением. Казалось, что тело хочет отправиться совсем в противоположную сторону. Но Фоменков переупрямил его. Нажав на пипочку звонка, он тихо прошептал: «Господи, милостив буди мне грешному». Перешагнув через порог в открытую дверь, визитер застал самого хозяина в домашнем халате и тапочках на босу ногу.  «Володя, прости меня за все», – заикаясь, произнес Валерий.

Березин в ответ крепко обнял его и сказал: «И ты прости меня. Заработался, закрутился. Тебя вот перестал понимать». Фоменков неожиданно ощутил, как по щеке скользнула слеза. И ему стало светло и тепло на душе, почти как в детстве, когда утром доводилось просыпаться после цветного сказочного сна. А еще Валерий услышал от друга: «Сегодня ведь Прощеное воскресенье, брат».

Александр Гончаров