«Любовь в нас вложена, как зерно»
Православный богослов и литературовед Сергей Иосифович Фудель родился 31 декабря 1900 г. / 13 января 1901 г., на грани двух веков, а ушел ко Господу 7 марта 1977 года, в дни Великого поста.
Книга Сергея Фуделя «У стен Церкви» попала мне в руки в начале 90-х гг. XX столетия.
Тогда его труды только-только начали издавать. Она произвела огромное впечатление. Чувствовалось, что автор преисполнен глубокой веры в Господа нашего Иисуса Христа и предан Православной Церкви как истинный христианин.
Потом были и другие книги Фуделя. Из его воспоминаний вырисовывалась жизнь христианина в эпоху гонений, которые Церковь не видывала со времен языческого Рима. И в сердце как-то сама собой запала фраза богослова: «Христианство – это пасхальная ночь человечества, стоящего у «врат Царства». Пожалуй, проще и не объяснишь суть христианства для современного человека.
В своих трудах Сергей Иосифович Фудель почти и не старается поучать «от себя». Он ориентируется на Священное Писание и Священное Предание. Он чтит и любит православных святых и отцов Церкви. Он через них, через учение Церкви, через православные догматы смотрит на происходящее в мире: «Христианство смотрит в корень вещей: не на уродство социальной жизни, а на уродство души человеческой, порождающее все уродливые явления этой жизни, в том числе и социальные, на «духов злобы», сеющих в людях и в мире семена всякого зла […] Живет в истории святая Церковь и несет в себе любовь Христову. Грех же есть измена любви и измена Церкви. «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди». И, наоборот, «от умножения беззаконий охладеет любовь». Не нарушение какого-то кодекса, не уклонение от каких-то прописей, а преступление против самого дыхания жизни – вот как в Церкви осознается грех и вот чем определяется значение покаяния».
Чтобы лучше понять путь духовного становления Сергея Фуделя, надо обратиться к некоторым фактам его биографии. Отцом его являлся протоиерей Иосиф Фудель (1864-1918), служивший на момент рождения сына в тюремном храме печально известной Бутырки. Решение принять православие, а затем и стать православным пастырем привело отца Иосифа к разрыву с матерью, истовой католичкой, и отцом — «теплохладным» родителем. Священник Иосиф Фудель являлся другом великого русского философа Константина Николаевича Леонтьева, и из переписки с ним узнал о выходце из старооскольского купечества, мудром православном старце Иерониме (Соломенцове), – первом духовном наставнике Леонтьева на Святом Афоне. Отец Иосиф попытался издать полное собрание сочинений К.Н. Леонтьева, но это ему совершить не удалось из-за революции и преждевременной смерти от «испанки» – гриппа.
Детство
С детских лет священник Иосиф возил маленького Сережу в Оптину пустынь. И светлый образ святого Амвросия Оптинского навсегда запечатлелся в душе младшего Фуделя.
Сергей Иосифович успешно окончил гимназию и, правда, только один полный курс университета, знал семь иностранных языков, умело занимался самообразованием. И уже в молодые годы зарекомендовал себя верным защитником Церкви и противником обновленчества. Ему довелось знать и В.В. Розанова, и отца Павла Флоренского, и художника Нестерова. Сергей с любовью посещал службы праведного Алексия Мечева в храме святителя Николая Чудотворца в Кленниках. Основной его круг общения составляли воцерковленные люди из мирян и духовенство Русской Православной Церкви. Он активно участвовал в молодежных кружках и впервые был арестован за антиобновленческую пропаганду в 1922 г. и приговорен к ссылке в Сыктывкар, куда за ним последовала и невеста – Вера Сытина. Венчание совершил священноисповедник Афанасий (Сахаров), епископ Ковровский.
Лагеря
Следующая ссылка состоялась в 1933 году. Советская власть отправила Сергея Фуделя в Вологодскую область. Там интенсивно шли лесозаготовки, а лес отправлялся на строительство и на продажу за рубеж. Страшные воспоминания об этой ссылке сохранил Фудель: «Бараки стояли в большом сосновом лесу, далеко от деревни и всякого питания. А с организацией питания дело обстояло так. Утром нас, уже не евших сутки благодаря внезапности переброски из Явенги, выгнали на работу по заготовке леса, дали норму и предупредили, что питание и хлебный паек будут даваться только тем, кто эту норму полностью выполнит. Я попробовал один день и, выполнив, кажется, не больше половины, понял, что дело дрянь. Работать и не получать питания – долго не протянешь. В таком случае лучше уж, лежа на нарах, сохранять силы в ожидании чуда. Может быть, даже собирать первые весенние грибы или какие-нибудь травы.
Всех отказавшихся от работы переводили в смертный барак. Он так откровенно и назывался, и когда я в него перешел, он был уже наполовину заполнен.
Снег скоро сошел, но никаких грибов, конечно, не было. Были крысы, которых некоторые доходяги пытались бить на еду. Я сам вскоре был уже вне опасности: приехали родные и привезли все, что нужно. Я был там только наблюдателем смерти, а также и преступления рядом с ней. Помню, перед рассветом в тишине барака чей-то негодующий тревожный окрик: «Эй! Брось!». Это один всю ночь умирает и никак не умрет, и вот его соседу не терпится забрать его жалкое вещевое наследство, и он, озираясь, накидывает ему на лицо какую-то тряпку. Впрочем, это, может быть, уже не преступление в обычном смысле слова, а начало безумия…
Зарывали, конечно, сами же. Это был не благоустроенно организованный и плановый лагерь, а как бы стихийно возникший, некая, так сказать, случайность классовой борьбы. Сначала над каждым зарытым телом делали могилки, но потом это было запрещено, чтобы лес не превратился в очевидное кладбище.
Помню большую фигуру иеромонаха Спиридона, седобородого, ходившего с молитвословом в руках между черными соснами. Он, не смея стоять у могил, все же совершал про себя отпевание усопших. Этот отец Спиридон так хорошо рассказывал в бараке про свой Валаам и еще, я слышал, учил заканчивать Иисусову молитву так: «Богородицею помилуй нас!». И ведь это действительно так: и в этом лесу, и во всем этом страшном мире: «Богородицею помилуй нас!». Только так…
Пришел день в начале июля, когда вдруг окончилось это испытание. Меня и двух моих товарищей (по хлопотам А.И. Толстой) неожиданно по телеграфу вызвали в Вологду: мы понимали, что нас вырвали отсюда к жизни…
И вдруг из этой полулагерной обстановки мы неожиданно для себя въехали в обычный свободный, цивилизованный мир.
Я с товарищем стоял у открытого окна. На заборе железнодорожной станции висела афиша кино и футбола, а перед ней стоял парень в спортивной майке. Рядом бойко шла какая-то торговля. Здесь шла жизнь, ничего не желавшая знать о кладбище в сосновом лесу. Мы с товарищем переглянулись от одинакового чувства. Что-то мучительное было в этом столкновении того почти потустороннего мира, из которого мы вышли, с афишей кино. И мы подумали, что потусторонний мир был для нас более реален и чем-то невероятно дорог».
Третья ссылка последовала сразу же после окончания Великой Отечественной войны. Отслужившего в железнодорожных войсках Сергея Фуделя (1942-1945) особое совещание при МГБ СССР отправило в ссылку в далекий Красноярский край на пять лет за недонесение об «антисоветском церковном подполье».
После ссылки из-за ограничений по прописке Фудель вынужден был проживать в г. Усмани (тогда Воронежской области). Попытка переезда в Лебедянь (Липецкой области) оказалась неудачной. В Усмани развернулась скрытая (писал в стол!) литературная и мемуарно-публицистическая деятельность Сергея Иосифовича. Здесь он создал книги: «Моим детям и друзьям» (1955-1956), «Путь отцов» (1957), «Церковь верных» (1959), «Соборность Церкви и экуменизм» (1961), а также начал трудиться над «Воспоминаниями» и «Наследством Достоевского».
В 1962 г. Фудель с семейством переезжает в г. Покров Владимирской области. В Покровском храме Сергей Иосифович служит псаломщиком, делает переводы с иностранных языков христианских текстов для издательства Московской Патриархии. И продолжает писать труды. Он завершает «Наследство Достоевского», пишет «У стен Церкви», «Записки о литургии и Церкви», «Священное Предание», «Славянофильство и Церковь». В 1972 году за границу передается и там издается книга о философе и священнике Павле Флоренском.
Работы Сергея Иосифовича высоко оценивал Н.Е. Пестов, другой выдающийся богослов из мирян и историк Церкви.
Главными темами трудов С.И. Фуделя являются «Церковь и человек», «Бог и человек», «Человек и мир».
«Мы потеряли чувство греха»
Фуделю удается серьезное проникновение в духовный мир Ф.М. Достоевского. Достоевский для Сергея Иосифовича христианский писатель, и понимать его произведения он требовал только в свете православия: «Достоевский называл Диккенса великим христианином, но сам он совершил несравненно больший подвиг исповедания Христа. Вся его власть над людьми именно в этом исповедывании, как бы случайно облекшемся в драгоценную форму художественной прозы. Может быть, исповедывания христианства (а тем самым и его проповеди) в таком всемирном диапазоне, в такой открытости и распятии мы больше уже никогда не услышим в искусстве…
Вера Достоевского была верой Голгофы, а не гуманизма. Верой трагической, то есть стремящейся повторить в себе всю евангельскую быль: христианство он воспринимал не как доктрину для добродетельного поведения, а как раскрытие в человеке и человечестве жизни Богочеловека Христа, как наше соучастие в этой жизни, – в ее смерти и в ее воскресении».
Важнейшей темой для Фуделя необходимо считать противостояние греху. Он четко понимает главный порок современного ему общества: «Тьма», то есть грех, перестала быть «чуждой» и поэтому не ощущается – в этом весь ужас. Мы потеряли чувство греха».
Вслед за отцами Церкви Сергей Иосифович полагает, что виновниками любого падения человека являются прежде всего высокоумие и гордыня: «Сердце всегда хочет веры, потому что оно органически хочет тепла. Но ум противится, так как для него принять веру это значит слезть с пьедестала, смириться и выйти на свободу из пут гордости. Я не знаю, как писать об этом, так как сам связан путами, но, когда они ослабевали, я успел понять две вещи: первое – это то, что как раз в них лежит основная причина неприятия христианства, и второе, что нет на земле большего счастья, как от них освободиться…»
Именно высокоумие и гордыня скрываются за антихристианством. И из них проистекает самовольное истолкование Христова учения светским и маловерным миром: «Люди часто представляют себе христианство в двух аспектах: или оно для них какое-то полнотелое и благодушное, ни к чему, в общем, не обязывающее благополучие внешней веры, или же оно самоистязание черных телоненавистников, изуверское презрение к материи во имя бесплотной духовности. Христианство, конечно, не то и не другое. Плотская внешность словесной веры так же далека от него, как и бесплотный (или бесовский, по слову блаженного Диадоха) спиритуализм.
Христианство есть учение о Царстве Божием, которое ищется подвигом жизни и которое открывается еще здесь, на земле, внутри нас. В этом предначатии, в благодати Святого Духа, будущей полноты блаженства – и вся цель, и вся возможность подвига очищения души и тела на узком пути Христовом. В подвиге воздержания, неразрывном от подвига молитвы и любви к людям, душа и тело очищаются от скверны греха, чтобы стать нетленным храмом Божиим».
Главными же начатками, противостоящими высокоумию и гордости, Фудель считает любовь и смирение. В них находит он основы нравственности: «Любовь к Богу, живущая вместе с верой, учит человека послушанию любви. Заповеди Любимого, переставая быть моральной прописью, делаются сердечно обязательными. Так именно – через любовь – нравственность становится неотрывной частью веры или сообразным ее выражением».
Сергей Иосифович Фудель покинул нашу грешную землю в Великий пост. И сейчас, опять же в дни покаяния и ожидания Пасхи Христовой, как никогда актуально звучат слова его: «Самое, может быть, трудное в смирении – это смиренно не требовать от других любви к себе. Наверное, можно воздыхать об этом («Господи! Я замерзаю»), но нельзя требовать, даже внутренне. Ведь нам дана заповедь о нашей любви к людям, но заповеди о том, чтобы мы требовали любви к себе от этих людей, нам нигде не дано. Любовь и есть в том, чтобы ничего для себя не требовать. И когда это есть, тогда опускается в сердце, как солнечная птица, Божья любовь и заполняет все».
Александр Гончаров
