Господь поможет…

В первую апрельскую субботу погода над шахтерским поселком Комсомольский окончательно испортилась. Областное радио что-то промямлило о столкновении теплых и холодных воздушных масс над территорией и на этом успокоилось, переключившись на пересказ выступления товарища Леонида Ильича Брежнева перед иностранными дипломатами в Кремле.
Очередная пятилетка уверенно топала по СССР.
А над поселковыми домами с утра клубился туман, жадно пожиравший снег во дворах, сменившийся к полудню нудным холодным дождичком. А затем вовсю разгулялась самая настоящая зимняя метель, хотя температура воздуха и оставалась выше нуля.
Фекла Дмитриевна, услышав, как репродуктор пропищал 21 час по московскому времени, выключила свет и степенно переступила порог с небольшим узелком в руках. Перед этим она неторопливо перекрестила двух внучат и зятя, уснувших на одной кровати (дочь и старшая внучка были на работе, так что Вадик и Витюшка решили пристроиться рядом с отцом, отдыхавшим после смены).
Ночная метель захлестнула бабушку почти мгновенно. Снежный порошок покрыл платок, сразу же превращаясь в водянистые льдинки на тонких шерстинках головного убора.
Фекла Дмитриевна вздохнула: «В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит». Но останавливаться не стала и отправилась прямиком через замлевший от угольной копоти переулок на соседнюю улицу.
Силуэт ГАЗ-66 Васьки Тяпушкина она увидела сразу. Вася раскочегарил мотор, фары пробивали снежную бурю метров этак на пять, так что до машины Фекла Дмитриевна добралась без происшествий. И порадовалась тому, какой Василий все-таки добрый человек – мог ведь и уехать, ему надо доставить продукты в столовую шахты имени Карла Маркса, а он задержался, подождав ее.
В кабину грузовика Фекла Дмитриевна взобралась с трудом, вначале аккуратно засунув в нее узелок. Хорошо, что Тяпушкин помог старушке. ГАЗ-66 – автомобиль военный, не бабкам на нем разъезжать! Пока Васька осторожно выбирался за пределы поселка, бабушка Фекла тихо-тихо, чтобы водитель не заметил, успела Господу помолиться «на дорожку».
Фекла Дмитриевна собралась на пасхальную службу в храм. В Комсомольском церкви по определению быть не могло, поселок перед войной построили зэки, а уже после Великой Отечественной, когда по-настоящему развернулась добыча угля и шахты стали расти как грибы вокруг населенного пункта, превратившегося в одночасье в райцентр, любого заикнувшегося о храме в лучшем случае ждала психушка. В окрестных селах при Хрущеве четыре церкви взорвали, и уцелела лишь одна – Крестовоздвиженская в Алешкино, почти в двадцати километрах от Комсомольского.
В кабине автомобиля было тепло, и Феклу Дмитриевну чуток разморило. Васька слыл молчуном и упрямо пялился на дорогу. На «Марксову» шахту добраться было непросто, особенно ночью. Почему-то путь к ней дорожники чистили всегда в последнюю очередь. И теперь, после всех причуд природы, образовалась скользкая колея, наполненная водой пополам с ледком. ГАЗ-66 славился почти что всепроходимостью, но ухо надо все равно держать востро, ибо и опрокинуться являлось делом пустяковым.
Бабушка, слегка прижимая узелок к коленям, пыталась не задремать. Молитвы и псалмы отчего-то не шли на ум. Узелок норовил выпасть. А уж его-то она старалась беречь… Несколько яичек, окрашенных луковичной шелухой, три маленьких кулича (сама пекла, используя жестяные кружки) и триста граммов копченой колбасы «Ленинградская» – дорогущей! – Фекла Дмитриевна невольно поморщилась, – составляли целое продовольственное богатство, которое надо было довезти до храма, освятить, а потом и доставить домой для пасхального праздничного «вкушения мяс».
Мотор стабильно урчал. Водитель молчал. И Фекле вдруг пригрезилось детство. Вот мама ее спорит со свекровью. Впрочем, свекровь завелась первой.
– Ты Андрея, Арина, совсем замучила. Шестерых ему родила. А он – корми, надрывайся.
– Мама, так у вас у самой семеро душ-то.
– Тады время другое было.
– Какое другое? Тогда были баба и мужик, и сейчас – баба и мужик. От Адама и Евы так повелось…
Фекла Дмитриевна вздрогнула – не то засыпать начала, что ли? Господи, помилуй грешницу!
И опять загрезилось.
Фекле десять лет. Ее на воспитание взяла барыня – Антонина Лаврентьевна. Добрые они с барином Петром Павловичем были. Да только вот Бог деток не дал. Приметила барыня Феклушку и попросила маму отпускать к ней девочку на весь день. Антонина Лаврентьевна научила Феклу читать по Закону Божьему и Псалтири, писать красиво. Книжки вместе они вслух разбирали: и Чехова, и Ушинского. Но вот в 1903 году Петр Павлович Сурин продал свое небольшое поместье и уговорил жену уехать за границу. Умный был барин – предчувствовал, что надвигается революция, когда усадьбы заполыхают и никто не будет размышлять – добрый ты барин или нет. Антонина Лаврентьевна очень просила маму отдать Феклу, уговаривала, мол, шесть детских ртов тяжело напитать. А Феклу барыня собиралась удочерить, и муж этого тоже очень хотел. Образование обещали предоставить европейское. Приданое приличное сулили. Но мама не отдала дочь, сказав просто: «Где пять ртов, там и шестой! Бог милостив».
И пошли, потекли воспоминания. И образ старшего сына – Платона, сгинувшего во время войны под Витебском, предстал как живой. И вспыхнул в сознании голодный послевоенный год, когда перед Пасхой чуть вся семья Богу души не отдала. Муж Феклин Алексей стащил со склада мешок муки – тем и выжили. А потом работали в колхозе дружно – все пятеро, но получили «за палочки» мешок жмыха да полпуда ржи. Тогда и побежали дети из деревни.
Средняя дочь завербовалась в Калининград (или еще Кенигсберг, Фекла Дмитриевна этого не знала точно). Потом сын и старшая дочь уехали «на шахты», как говорили тогда сельчане. За ними перебрались и Фекла с Алексеем. За внуками смотреть да по хозяйству помогать.
Фекла поселилась у дочери, а дед – у сына. Вот на Пасху вместе хотели в храм отправиться, да Алексей Ефремович ее только устроился сторожем на склад – хоть малой денежкой детям помочь. Кто же отпустит с работы? Не выйдешь сам, так и вылетишь пробкой за прогул.
Фекла Дмитриевна опечалилась. И опять вздрогнула. ГАЗ-66 остановился. И раздался проникновенный стон Васьки. Василий никогда не матерился и не ругался совсем. Вывод пришел однозначный. Поломались.
Фекла Дмитриевна, придерживая узелок, медленно вылезла из кабины. Под ногами захлюпало. Хорошо, что калоши на валенки приспособила! Оглянувшись, бабушка обнаружила, что заглохла машина аккурат перед перекрестком, где от основной дороги ответвлялась другая, и как раз уходила на Алешкино. В метели села различить было нельзя, но дорожный указатель четко говорил, что до него оставалось 3 км.
– Васятко, не переживай. Здесь недалеко. Дойду как-нибудь. Господь поможет.
– Баба Фекла, я сейчас починюсь и подброшу.
– Итак я на службу, почитай, что и опоздала. А тебе продукты еще везти. Промедлишь, так и от начальства выговор получишь. Или выгонят по злости своей.
– Фекла Дмитриевна, все нормально будет. Подожди малость.
– Пойду я.
И несмотря на уговоры водителя, Фекла Дмитриевна твердо двинулась в сторону Алешкино.
ГАЗ-66 за две минуты скрылся в промозглой сырой метели. Колючий снег стал впиваться в лицо, заставляя поминутно закрывать глаза. Но Фекла шла уверенно. Благо и колея не давала свернуть куда-то в сторону. Правда, калоши скользили по льду, скрывшемуся под талой водой. И это очень мешало идти. Падать нельзя было ни под каким видом.
Вдруг Фекле пристраховалось. И тогда она начала читать про себя псалмы: «Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся?..» И на сердце стало проще и светлее. Ночная темная гиль (гиль – смута, чепуха – прим. ред.) отхлынула и скрылась в далеких уголках ума…
Внезапно метель ослабла. Ветер упал и утих. И снег густо повалил с белесого неба. Фекла Дмитриевна разомкнула глаза. И обнаружила, что впереди на обочине стоит человек во всем черном. Душа чуть не ушла в пятки. Что это? Бабушка знала, что дней семь тому назад из местной тюрьмы сбежали два уголовника.
Фекла застыла как вкопанная. А человек тоже продолжал стоять, не двигаясь и не говоря ни словечка. Старушка уже подумала: «Или не человек то вовсе. Не иначе бес кочевряжится. Но не может того быть! Боятся бесы Воскресения Христова и Креста Господня!»
Размашисто перекрестившись, Фекла Дмитриевна неожиданно для себя запела («Наверное, не вовремя!» – сумбуром промелькнуло в голове ее!): «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» и пошла навстречу странному немому человеку.
Снежная стена расступилась. И никакого мужчины не обнаружилось. Только куски «породы», взгроможденные каким-то шутником друг на друга, и ночью образовавшие человеческий силуэт, узрела Фекла Дмитриевна. «Слава Богу, который не умирает» – еле слышно промолвила она.
Далее к храму бабушка Фекла ступала безбоязно. И думала, какой в храме хороший батюшка – отец Константин. Молодой. И свой. Из шахтерской семьи. В армии отслужил, на шахте отработал проходчиком пять лет. А потом в семинарию учиться уехал. И вернулся, хотя, как рассказывали, районное начальство его здесь и лицезреть не желало. Бывший ударник труда – и вдруг поп!
Еще будучи семинаристом, Константин к старшей внучке Феклы – Надьке сватался. Да та отказала: «Не хочу, чтобы надо мной подружки смеялись. И дразнили попадьей. Так и на танцы в клуб не пойдешь».
Фекла Дмитриевна отогнала прочь все мысли о житейском. Надо до храма добраться, порадоваться Светлому Христову Воскресению и помолиться о детях, внуках, муже…
Сзади заурчала машина. Бабушка оглянулась. А ведь молодец, правильный казак – Василий Тяпушкин! Отремонтировался и догнал ее на своем ГАЗе!..
До храма теперь старушка доехала без приключений. Быстро. И без помех.
В церкви Феклу Дмитриевну охватило чувство полного покоя. Но нежданно-негаданно она заметила, как рядом с ней пристроился Василий Тяпушкин. «Ему же нельзя. Он, кажется, комсомолец. Заклюют партийные», – подумала Фекла, но ничего не сказала.
А Василий явно сосредоточенно молился. И в храме все уже дышало Пасхой. И плыло под куполом: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».

Александр Гончаров