Дуэлянты поневоле

Едва рассвет всколыхнулся над Лесным Долом, как кузнец Ной Кельт вместе со средним сыном Оськой выехал в сторону имения вдовой генеральши Давыдовой. Ему по утреннему холодку, а день обещал быть жарким, хотелось доставить оградку для цветника заказчицы.

Дорога пролегала вдоль Выпьина болота на протяжении более шести верст, оставляя его по левую руку, а потом выходила на Графский тракт, соединявший два уездных города. По тракту-то и надо было проехать всего две версты.

Лошадка ступала степенно, а потому Оська задремал, преспокойно устроившись на мешковине, которой прикрыли недавно выкрашенную кованую оградку, дабы ненароком не сбить где-нибудь слой краски.

Ной Авраамович же тихонько понукал лошадь, следя за дорогой, иногда поглядывая на болото, укрывшееся весенней зеленью, откровенно радовавшей глаз и душу.

До тракта оставалось не многим меньше версты, как раздался стук копыт и телегу кузнеца догнал всадник на коне пегой масти типа манчадо.

В господине, одетом во фламандский костюм для верховой езды, Ной Авраамович узнал молодого помещика Калину Семеновича Лынского, недавно получившего в наследство имение Старо-Лынское. Во Святом Крещении Калина Семенович звался Каллиником, но вот во всех метриках, да еще и в новой «Бархатной книге» везде было зафиксировано русифицированное имя.

Калина Семенович по-доброму приветствовал Ноя Авраамовича. Все-таки оба они принадлежали к дворянскому сословию, а по древности род Кельта уж точно превосходил бояр Лынских.

Еще при первой встрече в кузнице Калина Семенович выразил удивление, что дворянин Ной Кельт занимается ремеслом. На что получил отповедь и лекцию примерно на часик, с показом старинных фолиантов, где черным по белому было написано, что у кельтского народа, переселившегося в Белую империю, издревле существует традиция – аристократу прилично заниматься только войной, управлением поместьем и кузнечным делом. В прошлом даже кельтские короли погибшей династии восходили на трон, только предоставив на всеобщее обозрение подданным шедевр, самолично сотворенный в кузнице у горы Камр.

Лынский пустил коня шагом, приноравливаясь к ходу телеги.

Ною Авраамовичу стало ясно, что помещик явно о чем-то хочет поговорить. Так и случилось.

– Скажи, Ной Авраамович, а как понимать фразу апостола, которую отец Михаил произнес во время воскресной проповеди: «Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их» (1 Кор. 3:19)?

– Так и спросили бы у батюшки.

– Да вот отчего-то постеснялся. Но сейчас эта цитата из головы не выходит.

– И почему, если не секрет, конечно?

– Дуэль у меня завтра будет, Ной Авраамович. Дуэль…

– О, Господи! Клянусь камнем святого Иакова, в наших краях такого отродясь не водилось. Это в столицах и губерниях так глупо жизнью играют!

– Но вот произошло. Стреляюсь я со Львом Сергеевичем Давыдовым-Пушкиным.

– Бог мой и святые угодники! Из-за чего же?

– Четыре дня тому назад у помещиков Ласточкиных прием состоялся. У них две дочки на выданье: старшая – Анастасия Ивановна – и младшая – Ксения Ивановна. Старшая уже обручена со Львом Сергеевичем, а я имел виды на Ксению Ивановну. И мне она отвечала взаимностью.

В тот вечер Ксюшенька на раут не пришла. Приболела немного.

К ней и фельдшера из Смородины привозили. Слава Богу, все обошлось. Но тогда меня к ней не пустили. И я решил передать записочку ей через Анастасию Ивановну.

– На беду, Лев Сергеевич увидел, как я что-то передаю Настеньке. Приревновал. Обозвал хамом и подлецом и вызвал на дуэль. Я и согласился.

– А объясниться не пробовали?

– Куда там. Льва нашего понесло. И стал он «яко лев рыкающий, иский кого поглотити».

– И что же?

– Стреляться будем у древнего кромлеха, что в Ореховом урочище.

– Я не священник и не проповедник. Но теперь понимаю,

по какой причине вам в ум запали слова апостола Павла. Вы хотите из-за ложного понятия чести и мнения общества лишить жизни ближнего своего. Да только и сами можете преждевременно отправиться на Суд Божий.

Все эти мнения, честь, достоинства – глупость в глазах Господа нашего Иисуса Христа. Напишите письмо Льву Сергеевичу. Покайтесь и попросите прощения. И на дуэль не вздумайте отправляться.

– Прости, Ной Авраамович, но не могу я. Ведь ни в чем предосудительном не виноват. Простите.

Всадник кивнул головой, пришпорил своего коня и в минуту скрылся за поворотом. Оська, продрав глаза, лишь и узрел маленький фонтанчик пыли, растекшийся по дороге…

В имении Ноя Кельта встретила сама Ульяна Петровна Давыдова. В слезах она поведала кузнецу, что ее непутевый племянник жаждет стреляться с бывшим корнетом Лынским, а тот, по слухам, бретер известный.

Ной Авраамович заметил, что Калина Семенович не бретер и от самой дуэли не в восторге. И спросил, мол, где сейчас находится Лев Сергеевич. На что получил ответ: «Вон, в садовой беседке сидит окаянный и вирши сочиняет».

Поручив Оське установить оградку на месте, не подпуская дворовых мужиков, Ной Авраамович отправился к Давыдову-Пушкину.

Лев Сергеевич искренне обрадовался приходу Кельта.

– Будь здрав, Ной Авраамович! Хочешь, тебе новый стих прочту.

Кузнец согласился, раздумывая, как начать беседу. Поэт же с выражением лицеиста-отличника продекламировал:

То ли чудится, то ли грезится,

Но уже не первый год

Первобытная ночь с полумесяцем

Сон усталый зачем-то крадет.

Не в бреду, не в ознобах сознания

В эту ночь сквозь туман – наяву –

Я иду по углям мироздания

И кого-то беззвучно зову.

Свет огня у холмов пляшет правильно,

У костра – Уленшпигель и Паганель.

Крысолов из забытого Гамельна

Вновь достал свою злую свирель…

Мимо всадники быстро проносятся,

По кольчугам свет лунный скользит…

Издали шумы боя доносятся –

Кто-то выиграл.

Кто-то убит…

То не чудится, то не грезится,

И всегда – из рода в род,

Первобытная ночь с полумесяцем

Будит память…  А грезы крадет…

Ной Кельт рискнул сказать прямо:

– Друг мой, вы вот стихосложением занялись, а завтра дуэлировать по-пустому станете с Калиной Семеновичем. Не по Божьему это закону.

– Ах, оставь, Ной Авраамович, нравоучения. Я и так знаю, что глупо все свершилось. Мне Анастасия Ивановна все рассказала и записку показала. Но честь есть честь.

– Так примиритесь с Лынским перед дуэлью.

– Извини, Ноюшка, но не могу. Чему быть, того не миновать.

***

На следующий день Ной Авраамович никак не хотел успокоиться. В кузнице у него все из рук валилось. Он чуть не перекалил подкову. В конце концов, он отбросил всякую работу. Кельт перед домашним иконостасом помолился Господу, попросив Его утихомирить двух молодых глупцов, а потом сел на скамеечке у кузницы, раскурил трубочку…

Когда Кельт увидел заведующего школой Сергея Алексеевича Каминского, стремительно идущего по тропинке, то сердце его екнуло в ожидании дурных известий.

Однако прямо-таки без остановки, не переводя дыхания, Каминский весело произнес:

– Слыхали, Ной Авраамович, что учудила наша молодежь?

– Нет.

– Так в Ореховом урочище дуэль устроили господа Давыдов-Пушкин и Лынский. Примириться они отказались. А дальше…

Калина Семенович вдруг произнес: «…Мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» и выстрелил в воздух. Лев Сергеевич же взял и пальнул в кромлех. А потом со словами «Прости, брат!» кинулся на шею Лынскому. Тем все и закончилось.

Трубочка выпала из рук кузнеца. И он пророкотал басом: «Слава Тебе, Боже наш! Слава Тебе!»

Александр Гончаров