Дикая планета
Рассказ из цикла «Звездный крейсер «Александр Суворов»
Заместитель командира десантно-штурмового батальона звездного крейсера «Александр Суворов» майор Валерий Иннокентьевич Черкасов первую часть отпуска традиционно проводил на центральной планете Святом Владимире. А уж потом отправлялся в родные пенаты, где возился с внуками и иногда позволял себя порыбачить на Синих озерах.
Этот год не стал исключением. Прибыв во вторник в столицу, он разместился в хорошей гостинице, находившейся в тихом районе и славившейся недорогими, но вполне приличными номерами. Сказать по чести, Валерий Иннокентьевич был в тратах на себя несколько скуповат, хотя и получал весьма солидное воинское жалование. За годы, проведенные в глубоком космосе, на его счетах накопилась изрядная сумма в казенном Военном банке, на которую иной штатский с семейством мог бы прожить и сто лет. И майор мог не беспокоиться о состоянии своих финансов. Деньги он щедро раздавал сыну и трем дочерям, не обижая полезными подарками и внучат. Еще он всенепременно жертвовал на храмы и, так сказать, инкогнито помогал кадетскому училищу на родной планете Ладоге.
На четверг у Черкасова была назначена встреча со старым другом Гавриилом Аркадьевичем Троицким, профессором биологии и генетики Ново-Московского Императорского университета, недавно возвратившимся из экспедиции в одну из отдаленных систем, лет сорок тому назад присоединенную к звездной Российской Империи.
В среду Валерий Иннокентьевич отстоял службу в Свято-Владимирском кафедральном соборе, исповедовался и причастился Христовых Таин. После пешком, намеренно не заказывая аэротакси, погуляв по стольному граду до вечера, отужинал в гостинице и сразу же отправился спать.
В четверг в ресторацию «Двуглавый Орел» прибыл на пять минут раньше оговоренного времени. Любезный официант проводил майора при полном параде в отдельный кабинет (специально снятый еще во вторник), где Валерий Иннокентьевич обнаружил «милого друга Гаврюшу», отнюдь не отличавшегося пунктуальностью от младых гимназических лет.
Гавриил Аркадьевич резво поднялся из-за стола. Друзья обнялись и облобызались. Профессор даже прослезился, ведь с однокашником они не виделись три года с месяцем. Затем Черкасов и Троицкий прочли положенные молитвы перед вкушением пищи. И здесь майор отметил для себя некую странность. Его приятель молился всерьез, чего как-то не отмечалось при предыдущих встречах. Но списав сию неожиданность на горячность Гавриила Аркадьевича после все-таки долгой разлуки, Черкасов не стал загадываться о том, что изменилось в поведении этого выходца из духовного сословия (его братья протоиерей Александр и архимандрит Алексий были известны по всей Империи как выдающиеся богословы, продолжившие дело отца, деда и прадеда). Гавриил Троицкий, в отличие от родни, к Церкви относился с намеренным, приобретенным в студенческие годы, предубеждением интеллигента и агностика. Контакты он с братьями поддерживал исключительно из родственных соображений, а над майором любил подтрунивать за его непоколебимую преданность христианству…
Обед начался в совершенном молчании. Готовить в ресторации умели отменно, что гости и оценили, отведав в меру и суп с белыми грибами, и «Пожарских» котлеток, и тушеный мягкий картофель под особым соусом, да и много еще чего вкусного из набора нашей старой российской кухни.
После доброго десерта в виде чудесного яблочного пирога, принятого на «ура», друзья расположились за вторым, маленьким столиком, украшением коего являлась небольшая бутылочка старого доброго коньяка «Царский дол», сопровождаемая блюдечком с нарезанным тоненькими ломтиками лимоном и конфетницей, переполненной шоколадом. После того, как официанты убрали использованную посуду и покинули кабинет, наступил час обычных дружеских разговоров с использованием полузабытых детских прозвищ, оценить значимость которых могут только непосредственные их участники.
Валерий Иннокентьевич, поцеживая коньячок, с изумлением определил, что «брат Гавр» серьезно потерял в весе и из толстячка с купеческим брюшком превратился в слегка полноватого человека. Удивленный взгляд приятеля Гавриил Аркадьевич обнаружил моментально.
– Что, Валера, дивишься?
– М-да. Не очень.
– А зря. Я ведь и чревоугодничать себе не позволяю. Разве что разок-другой ресторации посещаю, малость аппетит потешить. И посты православные стал соблюдать.
– Надо же. За тобой, Гаврюша, сего не примечалось в прошлые годы.
– Верно. Но уж тут изменения произошли важные. Услышал Господь наш Иисус Христос молитвы братьев моих о заблудшей душе.
– Ишь ты, как заговорил, друже.
– А расскажу я тебе историю, Лерс. Тогда и поймешь.
Гавриил Аркадьевич размашисто перекрестился и начал свое повествование.
– Два года назад компания «Минкин и сын» передала право собственности императору нашему и управлению казенных имуществ на планету с лирическим названием Радуга в системе Желтой звезды, куда и бедовый тангалашка не забредал.
Компания эта занималась там почти тридцать лет опытами в сфере генетики. Все пытались Творца превзойти неверы. Гены разных животных и растений смешивали – и досмешивались. Но не до смеха, а до ужаса смертного. Звери и растения стали просто атаковать и убивать всех людей, до которых могли дотянуться.
– Постой, постой, Гавр, мне кажется, что некогда я читал подобное, еще в годы юности нашей. Но вот писателя древнего фамилию из Америки запамятовал. А книженция называлась «Неукротимая планета».
– Гарри Гаррисон его вроде бы звали. Но не о том хочу поведать. Бегство отчаянное началось с Радуги. Всякому жить-то охота. Всех и эвакуировали. Болтаются люди в станции на орбите, а внизу изумрудная планета, с лесами, лугами, морями и реками. А спускаться без оружия и скафандров с тройной защитой нельзя. Минкинские генетики таких тварей сконструировали, что те и с боевыми дроидами (роботами – прим. ред.) расправлялись в два приема. Боже мой, эти «ученые» вывели вид мраморного по окрасу гигантского медведя, испускающего изо рта струю сильнейшей кислоты, разъедающей любой металл!
Плывет планета под ногами. Чистейший воздух и лазурные воды. Близок локоток, да не укусишь.
Наша экспедиция, в основном из военных и десятка астробиологов (среди коих и затесался твой покорный слуга), прибыла через месяц после добровольной передачи компанией планеты в казну. Ха! Добровольной! Господин Минкин просто не захотел отправляться под суд из-за своего богомерзкого проекта. Еле-еле уговорил власти не преследовать его. Планету казне отписал, да и еще миллионные перечисления на благотворительность сделал (на них потом не менее пяти школ построили для детей колонистов в разных концах Империи).
Нас возглавил целый генерал, и причем Митяев!
– О! Митяева я знаю. Серьезный товарищ. Из казацкого рода. Его все интенданты боятся больше имперской инспекторской проверки.
– Подожди, Валера. Не уводи мысль в сторону.
Итак, прибыли мы на станцию и узнаем, что на Радуге остался целый монастырь. Монахов с отцом игуменом, правда, всего пятнадцать человек. Но впопыхах их эвакуировать забыли. Генерал сразу же сказал, что ежели хоть один подданный Его императорского Величества еще погибнет, то он с генетиками-экспериментаторами и владельцем компании Минкиным поступит по законам военного времени, пусть хоть ему и самому придется идти под трибунал.
– Митяев это может…
– Ладно. Провели сканирование района, где находился Свято-Успенский монастырь. Обнаружили, что все, находящиеся там, живы. Но насчитали не пятнадцать душ, а двадцать три. Потом выяснилось, что к монахам семья фермеров прибилась.
Шаттл к обители повел лично генерал. Взял еще одного офицера. Да я еще напросился. Митяев меня знал, и мой прескверный характер. Зыркнул зло глазами, но согласился на помощь гражданского.
До монастыря добрались почти без приключений. Лишь подверглись нападению летающих существ вроде древних птеранодонов – летающих динозавров. Но отстрелялись, отбились, слава Богу!
Высадились мы успешно внутри монастырской ограды, благо шаттл обладал вертикальным взлетом и посадкой. И первое, что я обнаружил, это был сухонький седой дедочек, чешущий за ухом мраморного медведя, как котенка.
Генерал вскинул лазерную винтовку и хотел выстрелить. Но старец заметил нас и сделал рукой жест – мол, все спокойно.
Митяев покумекал, покумекал да и не стал стрелять. А старичок еще погладил медведя и шлепнул легонько его по морде (этого страшнейшего зверюгу!) и сказал: «Иди-ка ты, животина, восвояси!». И медведь развернулся, глянул на нас так, что душа в пятки ушла. Нагло зевнул в лицо генералу и неторопливо скрылся в ближайших зарослях.
Генерал к старичку немедленно обратился (узнал он игумена): «Что же это Вы, Ваше Преподобие, вытворяете. Мы вас спасать прилетели, а вы со зверюгой в смертельные игры играете?»
Игумен его благословил, да и промолвил: «А не от чего нас спасать. Генетики природу своей дуростью испортили. Но Бог свое возвращает Себе. В монастыре земля и храмы освященные, оттого и зверье ласковым ходит, и растения ноги ядом не жалят. Если же по надобности куда идем, то помолимся, и все в порядке. Никто не трогает. Рыбку в ближайшей реке ловим, ягоды в леску собираем. Все мирно и без бед. И на пасеке с делами нормально обходимся».
Одним словом, все монахи улетать отказались.
Генерал вывез фермерскую семью. И решил получше разработать план исследования планеты. Ну, и с государем по сверхскоростной связи переговорить и Святейшему Патриарху доложить о монастырском «феномене».
Я же остался с монахами. Любопытство разобрало, да и что-то темное подтолкнуло. Попы мракобесие на пустом месте разводят, наверняка какое-нибудь средство изобрели, дабы снизить агрессивность животного и растительного мира к человеку. В Средневековье и позже именно монахи нередко науку вперед двигали. Открытия совершали. В химии разбирались и биологии. Тот же Грегор Мендель – основоположник генетики – католическим аббатом был. Почему же сейчас новейшим Менделям в православном монастыре и не жить?
Валерий Иннокентьевич невольно усмехнулся.
– Да, Гавриил, дух агностицизма тебе тогда мозги проел.
– Проел. Проел, братец, как не проесть. Биологи да врачи всегда неверием балуются. Однако сие баловство им частенько боком выходит.
Но продолжу. Поселили меня в келии. Маленькой, однако удобной. И на следующее утро, как только рассвет наступил, я, проследив за монахами, чтобы они все на богослужение отправились и мне не смогли помешать, аккуратно перелез через ограду и двинулся по тропе к реке. Сам не понимаю, что на меня нашло.
Лишь вошел в лес, как ветки деревьев стали пребольно хлестать по лицу, норовя выбить глаза. Какой-то куст шипом впился в правую ногу. И я почувствовал, как кровь из раны потекла на землю. Паника овладела мной. Я уже не хотел исследований, научной славы, да и вообще ничего. Хотелось в ужасе броситься бегом назад к монастырю. Я закрутился на месте, отбивая руками злобствующие ветки. Шип выпал из раны, и это хотя бы не сковывало движения. Я искал тропку. Но ее не было. Все заросло травой. Деревья обступили меня.
Раздался мощнейший рык. Мраморный медведь изволил прийти и скушать неуемного профессора.
«Точка!» – мню – «Пришел конец доктору биологических наук на планете одичавшей». Но тут взял стал столбом и перекрестился. Вроде деревья отстали. Все молитвы, что помнил из детства, стал орать что есть мочи. Крещусь, воплю «Отче наш» и опять крещусь. Не по правилам, без порядка, слова путаю. Плачу и уже хриплю слова молитв. А кожей, не мозгом, ощущаю, что природа утихомирилась. И кто-то трогает раненую ногу шершавым языком. Боже Правый! Это же мраморный медведь. Кошмарный зверь. Прилег рядышком. И лижет рану. И та затягивается…
– А что было далее?
– Я потом молился лишь про себя. Голос сорвал. Медведь же поднялся и побрел в направлении на восход, между расступившихся зелено-коричневых стволов. Я пошел за зверем. Тот же шествовал важно, будто герцог на приеме у барона. Пройдет шагов сто и остановится, повернет голову да и посмотрит, бреду ли я за ним. Одним словом, довел мишка меня до монастыря. У входа я упал без сознания…
Отцы аз грешного и подобрали. Дня четыре отлеживался в келии. А ранку на ноге затянуло сразу. Не знаю на сто процентов, какой кислотой мраморный медведь брызгается, но мою болячку он явно не химической «отравой» залечил.
Валерий Иннокентьевич призадумался на миг.
– Чудны дела Твои, Господи! – произнес он.
– Чудны дела Твои Господи, – повторил Гавриил Аркадьевич и продолжил: – Бог к Себе любого невера приводит. Я, друг с мой, последний разок в ресторации с тобой посиживаю. Чепуха вся эта столичная житуха. Из университета я уволился. Скоро я отправлюсь опять на Радугу. Скучно мне здесь. Там же мне мнится, что отблеск потерянного Адамом рая вижу. Оказывается, люди жить на планете могут, но единственно православным обычаем – трудясь да молясь. Атеистам туда ход заказан.
Черкасов через неделю, проводив убывшего с военного космодрома на Радугу друга, минут тридцать отрешенно стоял у иллюминатора зала сортировки, наблюдая за звездами и совершенно не обращая внимания на окружающий шум: скрежет роботов, перекрикивания и споры тыловиков, оформляющих грузы для дальних баз, на музыкальные ритмы, рвущиеся с огромного экрана, невесть зачем оказавшегося тут. В уме Валерия Иннокентьевича птицей билась одна и та же мысль: «И будет радуга [Моя] в облаке, и Я увижу ее, и вспомню завет вечный между Богом [и между землею] и между всякою душею живою во всякой плоти, которая на земле» (Бытие, 9:16).
И Черкасов осознал, что первым, кто встретит на дикой планете вернувшегося Троицкого, будет тот самый мраморный медведь. Зверь ласково прижмется холодным носом к человеческой руке и заворчит от удовольствия…
Александр Гончаров