Церковь и театр: антагонизм или согласие?
Искусство может вести человека к храму или, наоборот, толкать его в противоположную сторону. Театр тоже не является исключением. Отцы и учителя Церкви раннехристианской эпохи к театру относились настороженно. Позднеантичный театр, связанный с культами божков и демонов, сеял то, что больше всего было ненавистно христианину, − пороки и страсти. Не было, пожалуй, более строгого критика театра, чем святитель Иоанн Златоуст. Однако необходимо понять, что же порицал этот великий православный святой. «…Не камни театров осуждаются, а безобразие того, что там совершается, негодность неприличных зрелищ, которая через органы зрения и слуха, как через какие-нибудь окошки, вводит вора… Ведь не место театра я ненавижу, но опасаюсь за нравы собирающихся туда», − учил он свою паству.
Но перенесемся в XX век. На отпевании актрисы Марины Николаевны Ермоловой митрополит Трифон (Туркестанов) сказал, что в молодые годы он утвердился в желании принять монашеский постриг после спектакля «Орлеанская дева», где та сыграла главную роль. Получается, что не все так просто с театральным искусством.
17 января 1863 года в Москве родился Константин Сергеевич Станиславский (подлинная фамилия − Алексеев), которому предстояло стать великим режиссером, актером, выдающимся теоретиком и реформатором театра. Исследователи отмечают, что Константин Сергеевич трепетно относился к христианской вере. Как ни странно, но и знаменитая «система Станиславского» имеет и православные корни.
Гоголь и Станиславский
В своем воззрении на театр Станиславский очень близко подошел к идеям Николая Васильевича Гоголя, писавшего, что «все можно извратить и всему можно дать дурной смысл, человек же на это способен. Но надобно смотреть на вещь в ее основании и на то, чем она должна быть, а не судить о ней по карикатуре, которую на нее сделали. Театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь, если примешь в соображенье то, что в нем может поместиться вдруг толпа из пяти, шести тысяч человек и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собой, разбирая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясеньем, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра. Отделите только собственно называемый высший театр от всяких балетных скаканий, водевилей, мелодрам и тех мишурно-великолепных зрелищ для глаз, угождающих разврату вкуса или разврату сердца, и тогда посмотрите на театр… Нужно ввести на сцену во всем блеске все совершеннейшие драматические произведения всех веков и всех народов».
Надо сказать, что в своем высказывании Гоголь оппонирует А. П. Толстому, своему близкому другу, дальнему родственнику и глубоко верующему человеку, утверждавшему, что театр вреден, в том числе и по религиозным соображениям. Причем надо учесть, что такая точка зрения была достаточно широко распространена в России XIX века.
Николай Васильевич отлично понимал, что театр далеко не безобиден, но в то же время ему удалось показать и другую сторону: «Из театра мы сделали игрушку вроде тех побрякушек, которыми заманивают детей, позабывши, что это такая кафедра, с которой читается целой толпе живой урок, где, при торжественном блеске освещения, при громе музыки, при единодушном смехе, показывается знакомый, прячущийся порок и, при тайном голосе всеобщего участия, выставляется знакомое, робко скрывающееся возвышенное чувство…»
Чтобы понять, правы или нет были Гоголь и Станиславский, сперва надо обратиться к истории русского театра.
Как ни странно, но получив из Ромейской (Византийской) империи начатки христианской культуры, Русь не приобрела ничего из театрального искусства, хотя оно и было развито в этом крупнейшем православном государстве Средневековья.
Впрочем, объяснение этому находится достаточно простое − носителями эллинистической культуры на Руси выступали представители аскетического направления византийского духовенства, которые доминировали среди миссионеров, да сам государственный строй на нашей земле того времени не способствовал становлению театра как непременного атрибута жизни большого города вроде Константинополя (Царьграда), мало связанного с сельской округой, с соответствующим бытом и стереотипом поведения. Кроме того, на Руси с высочайшим почтением относились к творениям святителя Иоанна Златоуста и других отцов и учителей Церкви, которые негативно относились к театру как явлению из языческого мира.
В средневековой Европе театр возник в рамках католической литургической драмы, а обособление от службы театральных жанров, таких как мистерия и миракль, произошло не ранее XIII − XIV веков. Но на Русь в эту эпоху началось татаро-монгольское нашествие. О каком театре могла идти речь?..
Театр против скоморошества
Суррогатом театрального искусства оказалось скоморошество, происхождение которого достаточно туманно. Возможно, что оно имело и древнерусские языческие истоки, хотя историк А. С. Фаминцын предполагает о его нерусском происхождении.
Чтобы в России появилась и была поставлена на сцене великая пьеса Н. В. Гоголя «Ревизор», а потом и появилась «система Станиславского», был необходим переворот в русской культуре, который и свершился при царе Алексее Михайловиче.
Стоит прямо сказать, что скоморошество в XVII веке достаточно надоело русской власти и Церкви. И причина крылась отнюдь не в его театральности. Скоморошьи ватаги после Смуты (1598−1613) превратились в полуразбойничьи шайки, шатавшиеся по стране и откровенно грабившие и избивавшие всех тех, кто отказывал им в оплате за их «искусство».
Со скоморошеством боролись, но одних репрессивных мер явно было мало. Тогда царь Алексей Михайлович решил противопоставить скоморошеству иноземный театр, который считался более благочестивым.
Первой пьесой, поставленной на русских театральных подмостках, стало переводное «Артаксерксово действо» (исполнителями выступали иностранцы). Академик Лихачев писал: «Появление в русской жизни театра было невозможно без развитого ощущения художественного настоящего времени… Для художественной иллюзии действительности необходимо было появление в художественном сознании такого настоящего времени, которое полностью отключало бы читателя, зрителя или слушателя от реальной действительности автора и исполнителя и создавало бы впечатление «второй», художественной действительности, полностью погружало бы зрителя и слушателя в свой особый мир – мир художественного произведения». Особый персонаж – Мамурза − и был введен для преодоления своеобразной рассогласованности времен. Но Алексей Михайлович смотрел пьесу без антрактов десять часов. Это значимый факт – для царя время пьесы (в момент ее просмотра) и было реальным. Только с формированием привычки к театру и театральному времени у российской образованной элиты оформилось и понимание театра как самодостаточного явления культуры.
Кое-что о замочной скважине
В широких народных массах рационального восприятия театральной реальности не было и в начале XX века. Известен любопытный эпизод из жизни одного из театров периода Гражданской войны: актрису, которая три дня подряд играла в разных спектаклях, солдаты требовали выгнать из театра: «Она вчера за одного замуж выходила, нынче за другого, а завтра за третьего пойдет? И почто вы такую вертихвостку в театре держите!»
Сейчас, с развитием телевидения, возникла ситуация, когда любители телепередач вроде реалити-шоу «Дом-2» ничем не отличаются от необразованных красноармейцев. Они также наблюдают за похождением «вертихвосток», как и люди прошлых веков. Для них полностью исчезло художественное время. Театральность заместилась этаким подглядыванием в замочную скважину.
Воистину наступили дни, когда необходимо вернуться к Станиславскому и Гоголю. Константин Сергеевич и Николай Васильевич считали театр инструментом, который может научить человека любить добро и отказываться от зла.
«Система Станиславского», хотя и основана на полном погружении актера в образ, на искренности эмоций, все равно сохраняет отграниченность зрителя от сцены. И именно этак отграниченность позволяет проповедовать добро и бороться с грехом. Она дает время человеку задуматься, а не просто вопить об изгнании «вертихвосток», «вертихвостов» и прочих или же, наоборот, о подражании им.
То, что в XVII столетии являлось символом прогресса, ныне оказывается свидетельством умственной и душевной деградации. Нынешние шоу – это просто смерть искусства, а без него нерелигиозный человек превращается в обезьяну, живущую на одних инстинктах. И вспоминаются слова Горация: «Лучше быть рабом человеков, чем рабом страстей».
Необходимо восстановление театра (шире − теледрамы, кино), который научает людей оставаться людьми. И здесь уж без Станиславского и Гоголя нам никуда не деться.
Александр Гончаров
