Божья вода

«Газик» 1971 года выпуска чуть чихнул, рыкнул, да и вынес своего владельца со двора на деревенскую улицу. Двое мальчишек быстренько закрыли ворота. Отец же, приоткрыв дверку, помахал им рукой. И машина покатила под горку, прочь из села Нижние Броды.

У председателя колхоза «Луч Октября» Валентина Павловича Савельева начался очередной трудовой летний день.

У крайних домов Савельев притормозил, чтобы переложить палетку с переднего сиденья на заднее, и невольно услышал переговоры двух бабушек-соседок:

− А я говорю, Матрена, что чеснок надо выкапывать после «Петра и Павла»!

− И кто тебе такое сказал, Фенька? Чесночок выбирают только на Онисима Чудотворца!

Чем закончится увлекательный спор, Валентин Павлович дожидаться не стал и пустил «газик» по дороге вдоль реки к косогору, поднявшемуся над Нижними Бродами как старая заброшенная крепость.

«Командирские» часы показывали ровно три часа утра. На западе господствовала звездная ночь, а на востоке солнце уже разбрызгало свои алые и желтые блестки над горизонтом. День обещал быть жарким. Даже привычный туман у реки куда-то исчез, спрятавшись по укромным логам и овражкам.

Савельев негромко вздохнул. Предстояло сделать многое: объехать летние лагеря для скота, побывать на МТС в Новых Бродах, заскочить в колхозную столовую в Даниловке, там работники жаловались, что плохо кормят, а еще необходимо было добраться до дальней пасеки и лугов у Комариного хутора, где активно шла заготовка сена.

По привычке председатель включил радио, собранное из Бог весть каких деталей и привинченное к передней панели колхозными умельцами. Поймать удалось только одну волну, на которой передавались бравурные марши, а диктор вещал о том, что столица Союза Советских Социалистических Республик – Москва – готовится принять Олимпиаду-80, несмотря на козни мирового капитала.

Валентин Павлович опять вздохнул. Это в столицах могли себе позволить отвлечься на фестивали, праздники и олимпиады. В сельской местности развернулось время, именуемое страдой, когда летний день год кормит.

«Луч Октября» в прошлом году получил звание «колхоза высокой культуры земледелия». И только Савельев знал, насколько эта «высокая культура» сидела на его председательской шее. В 1979-м он умотался вусмерть. 1980-й легкой судьбы тоже не обещал.

До 14 часов председатель сумел почти полностью выполнить свой план поездок за день. Осталось лишь добраться до Комариного хутора. Так как в Даниловке Савельев обедать не стал, то решил перекусить по дороге, благо в столовой ему собрали неплохой паек: хлебушек, помидорчики, соленое мясо, а чай в термосе был прихвачен еще из дому.

Савельев уверенно направил «газик» к ближайшей малой речонке со смешным названием Большой Пруток, где задумал остановиться на бережке и спокойно покушать. Там еще находился деревянный мосток из бревнышек, служивший только для перехода путников. И на них так удобно было сидеть, наблюдая за игрой водяных струй.

Каково же было удивление Валентина Павловича, когда он обнаружил, что излюбленное место отдыха уже занято. На бревнышках сидел монах, его стоптанные кирзовые сапоги стояли рядом, а ноги оказались опущены по щиколотку в воду. Свою совсем не густую бороденку он подставил под жаркие руки солнышка и жмурился, явно испытывая удовольствие.

Монаха председатель «Луча Октября» узнал сразу. Это был отец игумен из Свято-Никольского монастыря, что находился в 15 км от Комариного хутора. Игумен носил странное, на взгляд Савельева, имя Ларгий, а в монастыре появился лет этак пять тому назад.

К Церкви Савельев относился неплохо. Все его трое детей были крещены, только здесь супруга и теща проявили изрядное хитроумие. Крещение осуществлялось в сельском храме в тот момент, когда сам Валентин Савельев находился в отъезде. Члену партии и председателю колхоза всегда могли поставить в вину участие в совершении «мракобесных религиозных обрядов». Ну, а так получалось: не знал и не знал. А женщины вот не  смогли преодолеть религиозный «дурман».

Хотя выговор за крещение младшего сына Егора с занесением в учетную карточку Савельев все-таки получил. Но с тех пор минуло уже семь лет, да и выговор давно сняли за успешное выполнение поставок сельхозпродукции государству.

В монастырь, который вопреки всем обстоятельствам уцелел за все годы существования советской власти, пусть и закрывался три раза, Савельев не ездил. Однако против монахов ничего не имел против, а с отцом Ларгием даже сталкивался несколько раз и разговаривал. Из мимолетных бесед, по сути, не о чем Савельев вынес убеждение, что Ларгий – человек непростой и явно получивший хорошее высшее образование.

На урчание председательского «газика» игумен отреагировал спокойно. Приоткрыл глаза и весело подмигнул Савельеву:

− Добро пожаловать к моему биваку, товарищ председатель.

− Нет уж, я лучше рядом с машиной поем, могу и вам предложить присоединиться, честной отче.

− А здесь я откажусь, Валентин Павлович. Сытое брюхо – к дороге глухо. Да и сижу хорошо, ноги мочу после пути из райцентра. Очень здесь воды ласковые. Такие я в своей жизни встречал только один раз. Хоть и давно было, да вот запомнилось.

− Надо же! По мне эта вода обыкновенная, такая, как и везде. И чего это вас отец Ларгий в Ливнев занесло?

− Заказное письмо от старого друга ходил получать. К нам в монастырь ведь ни письма, ни посылки не доставляют. Почта говорит, мол, адреса нет. Впрочем, в ближайших селах братия тоже ничего не может получить.

− Жаль, что так происходит.

− Ничего страшного. Монаху собраться легко, сапожки – на ножки, и поясок – на бочок. И пошел по Руси-матушке бродить.

Ни с того ни с сего Савельев вдруг спросил:

− Отец игумен, вы с детских лет в Бога веруете?

− Ой, нет, Валентин Павлович. Я вырос в семье интеллигентской. Родимый папенька научный коммунизм в университете преподавал. Мне же языки восточные отлично давались. Окончил я Институт военных переводчиков, да и оказался на службе в посольстве за тридевять земель от Родины. И вот там-то и пришло времечко уверовать в Господа нашего Иисуса Христа. Кстати, как раз я вспоминал тот момент жизни.

− Не расскажете?

− Почему бы и не рассказать. Только извините, товарищ председатель, о стране той я умолчу, как и о приключениях своих. Подписки с меня никто не снимал. Из-за них долго и постригу моему власти препятствовали.

− Любопытно.

− Работал я переводчиком при военном атташе в Республике Вэнь. Названия этого, конечно, не найдете на карте. Всех русских там именовали мауцзы, то есть бородачи. Хотя в нашем посольстве тогда ни одного бородача и не имелось. Просто традиция, которая идет чуть ли не с XVIII века.

Атташе и направил меня в провинциальный городишко Чу Су, находившийся у перевала Чу Су, почти на берегу реки Чу Су. Вот такие оригинальные названия. Я их коверкаю, но повторяемости не изменяю. Необходимо было передать подарок от посольства местной школе – набор учебников и словарей русского языка.

И надо же было в этот момент случиться мятежу в Чу Су. Повстанцы, по своему обычаю, кинулись избивать чиновников и иностранцев. Но мне удалось бежать. А «борцы за свободу» устроили на меня грешного настоящую охоту. Узнали, что в городке находился мауцзы, и, наверное, решили захватить и истребовать от посольства выкуп, а может, задумали и чего-то похуже.

Скрылся я второпях, разве что компас прихватил и котомку с куском козьего сыра. Двигаться пришлось по бездорожью. Кругом каменистая пустыня. Компас сошел с ума. Оставалось ориентироваться по звездам. Одним словом, заплутал. Жажда мучает страшная. Жарко. Но попробуй в каменистой пустыне найти воду. В песчаной проще-то. Это я потом узнал.

И тут я впервые взмолился к Богу: «Господи, помоги! Не дай погибнуть вдали от России!» Шел и шаг за шагом так молился. Православных-то молитв не знал совершенно. И надо же, не отчаялся. Господь спокойствие душе послал. И через два услышал журчанье ручейка. А затем и нашел его самого, вытекающего из сруба. Что удивительно! Дерево в Чу Су чрезвычайно дорого! На потемневшем бревне я обнаружил полустертую надпись, что родник сей облагородил ротмистр В. Н. Околышев в 1887 году.

Напился я водички. Поблагодарил Творца и неизвестного ротмистра. Спустился к ручейку, сбросил сапоги и опустил ноги в воду. Ласковую, приятную, чудесную воду.

Через сутки я вышел к железнодорожной станции. И дал себе обет служить Господу до конца своих земных дней.

Савельев подивился рассказу, но больше расспрашивать не стал. Он предложил отцу Ларгию довезти его до монастыря, но игумен отказался.

«Газик» покатил дальше. А монах остался на бревнышках. В голове же Савельева застыла мысль: «Ласковая вода. Божья вода».

Александр Гончаров