Антон Чехов. Вера и неверие
Антон Павлович Чехов в современной массовой культуре занимает место гораздо выше Федора Достоевского и Льва Толстого. Западные ученые подсчитали, что его пьесы, повести и рассказы чаще произведений других наших авторов доходили до зрителей через театральные сцены, экраны телевизоров и кинотеатров в Европе и США. Отчего-то представители западной цивилизации решили, что Антон Павлович для них более удобен, чем тот же Достоевский.
На самом же деле Чехов посмертно посмеялся над любящими его простое творчество европейцами и американцами. Простой Чехов умело скрыл свою сложность за юмором, бытовыми подробностями в сюжетах, мнимым поклонением материи и наигранным безбожием.
Герой советских мифов
На приманку чеховских рассказов и пьес клюнула и советская власть. А как же не клюнуть-то, если Чехов писал: «Прежде всего, материалистическое направление – не школа и не направление в узком газетном смысле; оно не есть нечто случайное, преходящее; оно необходимо и неизбежно и не во власти человека. Все, что живет на земле, материалистично по необходимости. В животных, в дикарях, в московских купцах все высшее, неживотное обусловлено бессознательным инстинктом, все же остальное материалистично в них, и, конечно, не по их воле. Существа высшего порядка, мыслящие люди – материалисты тоже по необходимости. Они ищут истину в материи, ибо искать ее больше им негде, так как видят, слышат и ощущают они одну только материю…» Чехов заявляет, что он материалист, значит, уже «социально близкий» строителям коммунизма в мировом масштабе. А еще Антон Павлович открыто заявлял, что от веры у него осталась только любовь к колокольному звону, и добавлял: «Легко любить Бога, сомневаться в котором не хватает мозга».
Так создавались мифы о Чехове: «Наш человек! Атеист во всей красе и незамутненности! Жаль до революции не дожил!» – от таких слов потирали ладони в восторге руководители «Союза воинствующих безбожников». Пропагандистам Чехов нравился, из него слепили бюст бичевателя мещанства и царской России, населенной (кроме пламенных революционеров, естественно) Ионычами и «человеками в футлярах» с «лошадиными фамилиями» и персонажами «Вишневого сада»: «акулами капитализма» вроде Лопахина и утонченно никчемными Раневской и Гаевым.
Однако любой почитатель Антона Павловича, если серьезно начнет разбираться в его творчестве, поймет, что Чехова ни в коем случае нельзя причислить к атеистам, – скорее к агностикам, как и американского писателя Марка Твена.
Человек из народа
Интеллигент в первом поколении (отец Антона Павловича был купцом, а дед – крепостным крестьянином, выкупившимся с семейством на волю), Чехов никогда не изживал из себя наследственное крестьянское мировидение, основанное на православном христианстве. А интеллигенцию и революционеров откровенно не любил. Достаточно припомнить его слова: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр». Революционеров этот писатель и драматург вывел в характерных образах Дымова («Степь») и Пети Трофимова («Вишневый сад»). Сам Чехов отмечал: «Такие натуры, как озорник Дымов, создаются жизнью не для раскола, не для бродяжничества, не для оседлого житья, а прямехонько для революции… Революции в России никогда не будет, и Дымов кончит тем, что сопьется или попадет в острог. Это лишний человек».
Революция в России все же приключилась. Но как знать, не Трофимовы ли расстреливали Дымовых после 1917 года?..
Любопытно письмо Чехова к своему издателю Суворину. Там есть весьма примечательные строки, в которых писатель обрушивается на современные ему тенденции в обществе: «Где вырождение и апатия, там половое извращение, холодный разврат, выкидыши, ранняя старость, брюзжащая молодость, там падение искусств, равнодушие к науке, там несправедливость во всей своей форме. Общество, которое не верует в Бога, но боится примет и черта, …не смеет и заикаться о том, что оно знакомо со справедливостью» (1889).
«Религии у меня теперь нет…»
Чехов видел, что происходило вокруг, в стране и в мире. Он откровенно связывал страшные признаки распада нормальных человеческих отношений с потерей людьми религиозного чувства. Но вернуться в ограду Церкви Антон Павлович не спешил. Что повлияло на это, теперь, пожалуй, и не узнать. Но скорее всего, причиной являлась та театрально-писательско-актерская среда, в которую он сознательно вошел. Оправдание самим Чеховым постепенного ухода от Православия еще с детских лет не выдерживает критики. Он писал в 1892 году: «Когда я теперь вспоминаю о своем детстве, то оно представляется мне довольно мрачным; религии у меня теперь нет. Знаете, когда бывало, я и два моих брата среди церкви пели трио «Да исправится» или же «Архангельский глас», на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же в это время чувствовали себя маленькими каторжниками».
Антон Павлович ругает интеллигенцию, а сам прибегает к чисто интеллигентскому способу защиты своего отпадения от Церкви Русской. Помешало, мол, суровое религиозное воспитание, вызвало, так сказать, ответную отрицательную реакцию.
Чехов капитулировал перед миром. И осознавал это сам. Он испытывал отвращение к интеллигенции, но ей же и принадлежал. Но как раз то, что было заложено в детстве, и тормозило скатывание писателя к грубому атеизму. Обладая изрядным писательским даром и умением вглядываться в реальность, Антон Чехов создал замечательные образы русского духовенства. Достаточно обратиться к его рассказам «Кошмар» (1886) или «Архиерей» (1902).
В «Кошмаре» Чехов показывает бедственное положение сельского духовенства, задавленного не только бытом, но и глупостью «просвещенных» помещиков. Но отец Яков все равно одерживает моральную победу над «просветителем» Куниным, несмотря на все свои беды.
«Архиерей» признавался Иваном Буниным одним из лучших чеховских рассказов, где автору удалось раскрыть знаковые смыслы Православия через судьбу одного человека.
Искорки веры
Чехов, сам себя загнавший в рамки агностицизма, мучился, терзался, бился. И на границе чеховских исканий родилась «Дуэль» (1891). В этой повести Антон Павлович Чехов сумел ненароком выразить радость веры в словах диакона: «Вот вы все учите, постигаете пучину моря, разбираете слабых да сильных, книжки пишете и на дуэли вызываете – и все это остается на своем месте, а глядите, какой-нибудь слабенький старец Святым Духом пролепечет одно только слово или из Аравии прискачет на коне новый Магомет с шашкой, и полетит у вас все вверх тормашкой, и в Европе камня на камне не останется… Вера без дела мертва есть, а дела без веры – еще хуже, одна только трата времени и больше ничего».
Похоже, что через уста персонажа у Чехова прорывается наружу то, что скрывалось в душе под спудом. Антон Павлович – не православный писатель, но искорки православного христианского мировоззрения, разлетевшиеся по отдельным его произведениям, долетают и до нас через многие и многие годы. И учат нас любить Бога, Церковь и наших ближних.
Поэтому далеко не случайно священномученик Онуфрий (Гагалюк), первый епископ Старо- оскольский очень ценил творчество Антона Павловича Чехова и часто цитировал писателя. В своей статье «Кротость христианская – основа общественного покоя» владыка Онуфрий обращается к рассказу Чехова «На пути» (1886), откуда заимствует следующие слова: «Смысл жизни именно в этом безропотном мученичестве, в слезах, которые размягчают камень, в безграничной, всепрощающей любви, которая вносит в хаос жизни свет и теплоту…»
Епископ гонимой и осмеиваемой в советском государстве Русской Православной Церкви находит у, казалось бы, светского писателя Чехова то, что необходимо было людям во все времена и эпохи. Владыка Онуфрий, готовый на мученичество ради Господа нашего Иисуса Христа, обнаруживает, что Антон Павлович дает через свое творчество любому человеку прикоснуться к Истине, а у христиан только укрепляет веру и надежду на Любовь Божию и на любовь «ближних наших».
Вот таким оказывается творчество неверующего писателя Чехова…
Александр Гончаров
